МАКСИМ И ФЕДОР
Вещь в трех частях

Все казалось ему странным в этом мире, созданном как будто для быстрой насмешливой игры. Но это нарочная игра затянулась надолго, на вечность, и смеяться уже никто не хочет, не может...

...Внутри бедных существ есть чувство их другого, счастливого назначения, необходимого и непременного, -- зачем же они так тяготятся и ждут чего-то?

А. Платонов

Часть первая
МАКСИМ И ФЕДОР

Мысли
(Афоризмы, Максимы, Федоры)

Один Максим отрицал величие философии марксизма, однако, когда его вызвали куда надо, отрицал там свое отрицание, убедившись тем самым в справедливости закона отрицания отрицания.

* * *

Максим презирал безграмотность и невысокие интеллектуальные данные своего друга Федора и любил подчеркнуть, что они друг с другом полная противоположность. Нередко на этой почве между ними разворачивалась ругань и даже драка. Как-то раз, крепко вломив Федору, Максим с удовлетворением отметил, что овладел законом единства и борьбы противоположностей.

* * *

Знакомый Максима Петр (о нем подробнее речь впереди) с детства испытывал непреодолимую тягу к самоубийству. Идя по мосту, он нередко не выдерживал искушения покончить счеты с жизнью -- бросался вниз... Остальную часть пути одумавшийся Петр преодолевал вплавь.

Суицидальные настроения, обуревавшие впечатлительного юношу, помогли ему приобрести отличную закалку и данные спортсмена-разрядника.

Максим, комментируя это дело, с благодарностью отозвался о законе перехода количества в качество, которым не стоит брезговать.

* * *

Вскоре Максим с такой силой овладел философией марксизма, что мог без труда изобретать новые непреложные законы развития человеческого общества.

Так, глядя на своего друга Федора, да и просто так, допивая вторую бутылку портвейна, Максим часто говорил: "Одинаковое одинаковому рознь!"

* * *

У Максима было много сильных мыслей, даже трудно специально выделить. Так, например, его часто посещала необыкновенной силы мысль: "Где занять четвертной?"

* * *

Случалось, что и Федор мог кое-чему научить Максима. Так, однажды Максим дал Федору почитать одну книгу (из тех, о которых лучше не разговаривать с малознакомыми людьми). Федор пошел на бульвар почитать, однако замечтался, попил пива -- да и не заметил, как посеял книгу.

-- А где книга? -- осведомился Максим вечером.

-- Посеял, -- отвечал Федор.

Максим осыпал Федора бранью, однако последний, не сплошав, спросил: -- А что, книга была хороша? -- Максим в ответ лишь заскрежетал зубами. Тогда Федор продекламировал строки Некрасова:


-- Сейте разумное, доброе, вечное!

Сейте! Спасибо вам скажет сердечное

Русский народ!

Максим, не зная, как возразить, лишь скрежетал зубами.

* * *

На алтарь мысли Максим мог положить все, даже предметы первой необходимости.

Однажды он сказал:

-- Когда я думаю, что пиво состоит из атомов, мне не хочется его пить.

* * *

Знакомый Максима Петр любил рассуждать в том смысле, что человеку все доступно и прочая.

Максим, хмуро прослушав эти рассуждения, подобно баснописцу Эзопу молвил:

-- Тогда выпей из дуршлага! -- и, хлопнув дверью, вышел.

* * *

Заметив, что Максим пьет не закусывая, Федор осведомился, не объясняется ли это тем, что Максим вспомнил о молекулярной и атомарной структуре закуски.

Максим гордо помотал головой и сказал:

-- Кто не работает -- тот не ест!

* * *

Вот какая реплика приписывается Максиму, хоть это и недостоверно.

Федор с похмелья начинал нескончаемый рассказ про исчезнувших собутыльников, или про то время, когда он учился в школе, или про какие-то деревни. Федор рассказывал бессвязно, надолго замолкая, иногда минут на пять ограничиваясь одними междометиями или жестами.

Петр, если не выходил сразу, то мучился, скучал, слонялся по комнате, перебивая Федора своими эскапистскими романтическими байками.

Максим, заметив неприязнь Петра к рассказам Федора, сказал:

-- Даже о литературном произведении нельзя судить по содержащимся в нем словам.

Сад камней
(хокку, танки, бронетранспортеры)

Идет Максим по тропке между круч.

Но, поравнявшись с сакурой,

Застыл, глотая слезы.

* * *

Проснулся Федор с сильного похмелья --

Лежит в саду японском под сакурой

И плачет, сам не зная, как сюда попал.

* * *

К станции электрички,

Шатаясь, Федор подходит.

Головою тряся,

На расписание смотрит:

Микаса, Касуга, Киото,

Авадза, Инамидзума

И дальняя бухта Таго.

Что ж? С таким же отчаяньем

Смотрел он и раньше и видел:

Рябово, Ржевка, Грива

Пискаревка, Всеволожск

И дальняя Петрокрепость.

Ледяные злые перроны.

* * *

Подбитым лебедем упал на куст сакуры Федор,

Когда Максим ему вломил промеж ушей.

* * *

Максим по тропке шел.

Навстречу Федор.

Максим его столкнул.

-- Ты что толкаешься? -- вскричал с обидой

Федор.

-- А что ты прешь как танк? -- ему Максим

в ответ спокойно.

* * *

Феномен чокания желая изучить,

Максим и Федор взяли жбан сакэ.

И день и ночь работали упорно.

Наутро встали --

В голове, как бронетранспортер.

* * *

В саду камней сидел часами Федор,

Максима ожидая.

Максим по лавкам бегал за сакэ.

* * *

Максим стоял с поднятым пальцем.

Федор ржал.

Так оба овладели дзен-буддизмом.

* * *

Японский друг принес кувшин сакэ.

Максиму с Федором с учтивою улыбкой

Для закуси велел сакуры принести.

А те, японским языком владея не изрядно,

Ему несут не сакуру, но куру.

* * *

Японский быт вполне освоил Федор.

И если раньше на кровати спал,

То после трапезы с японскими друзьями

Валился прямо на циновку,

Не в силах до кровати доползти.

* * *

В тень сакуры присел, мечтая, Федор

И, том Рансэцу пред собой раскрыв,

Достал махры и вырвал лист на самокрутку.

Картинок не найдя, отбросил том

И погрузился в самосозерцание.

* * *

Склон Фудзи выползает из тумана.

Максим и Федор по нему идут.

Обнявшись, головы клонят друг к другу...

Эх, Хокусая б счас сюда!

* * *

Как брызги пены над ручьем -- вишневый цвет.

На тонком мостике сидят Максим и Федор.

И изумрудной яшмою меж ними блещет --

Бутылка в фокусе струящихся лучей.

Счастливая весенняя прохлада.

* * *

Максим ученика Петра работой мучил:

Уборку делать заставлял, сдавать посуду.

Нередко делать харакири заставлял.

* * *

Максим Петра, как мальчика, мог бить

Наследьем классиков.

Ударил в рыло Хокусаем;

Двухтомничком Акутагавы

По хребтине дал.

* * *

їПОНскАя ПЛясОВАя

Солнце вышло из-за Фудзи,

По реке поплыли гуси.

Молвил Федору Максим:

-- Ну-ка, сбегай в магазин.

* * *

К бутылке Федор жадно приложился --

И враз пустая стала.

Максим не знал -- смеяться или плакать.

* * *

Не век скорбеть -- восток уже алеет,

Торговый люд по лавкам заспешил.

Вот продавец сакэ врезной замок снимает.

Зевает, рот ладошкою прикрыв,

И Федор, стоя на крылечке,

Ему кричит: "Банзай! Банзай!"

* * *

В глубоком самосозерцании Федора застав,

Максим, тревожить друга не желая,

Один все выпил перед сном, что было в доме.

Проснувшись, он с раскаяньем отметил:

От слез все рукава у Федора мокры.

* * *

Ночь скрыла все.

Прибой шипит во тьме.

Максим, дрожа, на кухне воду пьет.

Туда--обратно
(дзен-буддистские притчи и коаны)

Как-то утром Максим, будучи в сильном похмелье, сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. К нему подошел Федор и обратился с вопросом:

-- В чем смысл буддизма?

-- Да иди ты в жопу со своим буддизмом! -- слабо закричал Максим.

Федор, пораженный, отошел.

* * *

Один юноша, Петр, наслышавшись о философских достижениях тогда еще незнакомого ему Максима, пришел к нему домой и обратился к Федору, которого он по ошибке принял за Максима, с вопросом:

-- В чем смысл прихода боддисаттвы с юга?

Подумав немного, Федор спокойно сказал:

-- Не знаю.

В это время в разговор вмешался Максим и сказал:

-- А пошел ты в жопу со своим боддисаттвой!

Пораженный Петр, славя Максима и Федора, ушел.

* * *

Другой юноша, Василий, услышав от Петра о случившемся, пришел к Максиму и Федору и обратился к последнему с вопросом, не посоветует ли ему тот поступить в монастырь. Федор, разминая папиросу, безмолвствовал.

В разговор вмешался Максим и сказал:

-- Да иди ты в жопу!

Просветленный Василий не знал, чей ответ лучше.

* * *

Ученик Василий подарил Федору книгу Дайсэцу Судзуки "Жизнь по дзену". Федор спросил у Максима, как ему поступить с подарком.

-- Хоть в сортир вешай, -- отвечал Максим.

Просветленный Федор так и поступил.

* * *

Однажды Федор осведомился у Максима:

-- В чем смысл дзен-буддизма?

Тот исподлобья глянул на Федора и звезданул его по больному уху.

Федор, не утерпев, ответил ударом в поддыхало. Максим, превозмогая боль, продолжил урок -- дал Федору в глаз, сделал ему шмазь и напоследок, когда Федор уже повернулся, чтобы уйти, дал ему поджопник. Федор вышел.

* * *

Как-то ночью, проснувшись с сильного похмелья, Федор очень захотел пить. Не зажигая света, он вышел на кухню, нащупал на полке бутыль и начал пить. Сделав первый же глоток, он понял, что ошибся и в бутылке не вода, как он предполагал, а керосин.

Однако Федор с такой силой овладел дзен-буддизмом, что нашел в себе мужество не исправлять ошибку и спокойно допил бутылку до конца.

* * *

Федор, когда бывал пьян, любил поиграть с котом. Однажды утром, проснувшись с сильного похмелья, он обнаружил, что вчера, играючи, засунул кота в бутылку, откуда извлечь последнего нет никакой возможности. Разбивать же бутылку, конечно, жалко.

Однако уроки дзен-буддизма не прошли даром -- Федор, не задумываясь, нашел правильное решение и сдал на приемный пункт бутылку вместе с котом.

* * *

Федор, когда испытывал просветление, сильно радовался и кричал. Соседи часто упрекали его за эти крики, а однажды написали заявление в жилконтору. Из жилконторы пришла повестка с приглашением в нарсуд.

Федор осведомился у Максима, что делать с повесткой.

-- Хоть задницу вытирай, -- был ответ Максима.

Федор так и сделал.

* * *

При входе в дом Максима и Федора лежала деревянная калабаха. Федор, проходя мимо, всякий раз говорил:

-- Во, калабаха!

Петр, ученик Максима, однажды вскричал:

-- Да что ты каждый раз говоришь? Я давно знаю, что это калабаха!

Шедший рядом Максим поднес кулак к носу Петра и сказал:

-- А это видал?

Пораженный Петр все понял и отчалил.

* * *

Петр заметил, что у Федора есть странная привычка: отстояв длинную очередь у пивного ларька, тот в последний момент не берет пиво, а отходит; правда, с заметным усилием. Петр заинтересовался, зачем Федор это делает, если через пять минут он все равно возвращается и встает в очередь.

Федор твердо ответил:

-- Чтобы творение осталось в вечности, не нужно доводить его до конца.

Петр хлопнул себя по лбу и удалился.

* * *

-- Выпей из дуршлага тогда! -- молвил Максим в ответ на хвастливые заявления Петра, что человеку, мол, все доступно и прочая.

Пораженный Петр выпил.

* * *

-- Что остается делать человеку, которому на шею уже набросили петлю? -- осведомился Максим.

-- Сакура красива не только в цвету, -- с присущим ему изяществом ляпнул Петр.

Василий вместо ответа взял коробок спичек и уронил на пол -- но коробки не разбиваются от удара об пол, зато от громыхания проснулся Федор и спросонья забормотал: "А? Где я?.. Что?"

Его ответ Максим, как всегда, признал лучшим.

* * *

Вот случай крайне недостоверный, но не стоит брезговать и такими сведениями о Максиме и Федоре.

Один раз Максим спросил, в чем, по мнению Петра, заключается смысл дзена.

-- Дзен, -- сказал Петр, любивший сравнения изящные, но недалекие, -- это умение разлить два полных стакана водки из одной четвертинки.

-- Из пустой, -- добавил Василий.

Максим перевел взгляд на Федора.

-- И водку не выпить, -- молвил Федор.

Максим удовлетворенно кивнул головой, сказав:

-- И в стаканы не разливать.

МАКСИМ МОНОГАТАРИ

1

Жил да был один Максим. Один раз он, как говорят, сказал даме, которая работала продавщицей в "Водке -- крепкие напитки":


Бодрящий блеск

Зеленой и красивой травы

Соком забвения стал...

Гадом буду --

Еще за одной приду!

А продавщица в ответ ничего не сказала, только бутылку "Зверобоя" из ящика достала и одной рукой ему подала.

2

Жил-был Максим. Вот как он однажды сказал даме, работавшей продавщицей в "Водке -- крепкие напитки":


Когда бы Клеопатра сама

Моей возлюбленной была,

Навряд ли столько огненного жару

Я получал из рук ее,

Сколь ты небрежным взмахом мне даешь.

А продавщица в ответ: бутылку обтерла и перед Максимом на прилавок поставила, но ничего не сказала; может, не поняла или плохо расслышала, не знаю.

3

Жил-был кавалер по имени Максим. Случилось однажды ему так сказать продавщице в винном отделе Гастронома:


Потрясающе стремительные

Бегут дни нашей жизни,

Подобно току в электропроводах.

Не так ли, красавица, столб,

Кой тот провод над землей вздымает?

Может, и ответила бы ему что-нибудь та дама, но не случилось этого, потому что другой кавалер, по имени Петр, оказавшийся тут, так поспешил молвить, наверняка на то основания имея:


Это верно ты сказал,

Про потрясающе стремительные дни,

Подобные току в проводах,

Которые опору вот в таких столбах имеют.

Без опоры и провод порвется.

И, так славя и воспевая эту даму, оба кавалера, однако, ту даму оставили, не дождавшись от нее ответа, и из магазина быстро пошли домой.

4

Жили три кавалера. Первый кавалер носил имя Максим. Второй кавалер носил имя Федор. Третий кавалер носил имя Петр. Один раз кавалер Петр вскочил из-за стола, за которым все трое сидели, обмотал шарф вокруг шеи и груди и быстро пошел в Гастроном, чтобы увидеться, видно, с дамой, которая работала продавщицей в винном отделе. И, увидев, что Гастроном открыт и дама та за прилавком стоит, задышал сильно и так сказал (вот как умели сказать молодые люди в те времена!):


Да! Не зря Максим сказал

Про потрясающие дни нашей жизни,

Про столбы и гудящие провода,

Вторящие гулу земли,

И еще выше звенят облака...

Дама ничего не ответила, видно, не почувствовала, что Петр хотел объяснить про счастливую невозможность держать жизнь в кулаке.

5

Известный кавалер Федор шел по двору на встречу с дамой, пошатнулся, ступил в нечистоты и про то сложил:


Шел на свиданку,

А попал в говнище.

6

Жили-поживали не так давно Максим и Петр. Случилось так, что оба эти кавалера стояли в очереди у пивного ларька, и один из них, а именно Петр, о жизни непутевой заскорбел, что ли, не знаю, или слишком не понравился ему тот двор, где ларек стоял, а только молвил он так:


Через пролив на утлом челноке

Бесстрашный некто плывет,

Отважный, с пламенем в груди.

И брызги пены на ботфортах.

А тут пивная пена, грязь...

А Максим ему в ответ:


А тут пивная пена, грязь.

Но если сквозь туман научишься смотреть,

Увидишь, как с отвагой на челе

Через пролив свирепый мы плывем.

И клочья пены на ботфортах.

Петр, услышав это, затопал ногами и заплакал от восторга, да и мало кто из стоявших в очереди смог удержаться от слез, некоторые даже упали и лежали в грязи, распевая песни, и только дама, продававшая пиво, ничего не сказала -- от волнения, что ли, или, может, плохо расслышала.

7

Вот как однажды сказал один кавалер по имени Максим даме, которая продавала разливное пиво в ларьке:


Как может берег с волной расстаться?

Или гора Фудзи со снегом?

Видела меня вчера --

Увидишь сегодня и завтра.

Как может солнце с лучами расстаться?

Услышав это, все, кто был у ларька, заплакали, и так хороши были эти стихи, что других стихов в очереди уже не читали.

ЗА НАРОДНОЕ ДЕЛО
(немой и нецветной киносценарий)

Затемнение.

Титры.

Затемнение.

Панорама Ленинграда. Петропавловская крепость в лучах заходящего солнца. Небо в тучах. При музыкальном сопровождении звучит отважная музыка.

Затемнение.

Титр: ПЕТРОГРАД. НАЧАЛО ВЕКА.

Затемнение.

Комната. Утро.

Посредине комнаты круглый матерый стол с полусдернутой скатертью. На столе и под столом стоят и лежат бутылки, стаканы, грязные тарелки, окурки.

Панорама комнаты. Сундук, шкаф, олеография "Бурлаков" Репина, оттоманка.

На оттоманке под ватниками и тряпьем спят два человека.

Титр: УТРО ЗАСТАЛО МАКСИМА И ФЕДОРА В ГОСТЯХ.

Камера наплывает на оттоманку. Федор, сбросив с себя ватник, встает, тревожно оглядывается. Подходит к столу, тычет в тарелки пальцами, отходит. Совершает несколько бесцельных кругов по комнате, часто останавливаясь и прислушиваясь к чему-то. По движению и выражению лица Федора заметно, что он очень хочет в туалет, но стесняется искать его в незнакомой квартире. Подходит к двери, осторожно приоткрывает. Через некоторое время так же осторожно закрывает. Подходит к оттоманке, садится рядом со спящим Максимом, закуривает. Камера долгое время сосредоточена на курящем Федоре и лежащем под тряпьем Максиме.

Дым стелется по комнате. За окном туман. (Своей унылостью кадр напоминает тот эпизод из фильма Карне "Утро начинается", когда в комнату героя через окно забрасывают гранату со слезоточивым газом.) Федор встает, подходит к столу, тычет пальцами в тарелку. Идет к окну, видна согбенная фигура Федора и часть комнаты.

Неожиданно крыша подпола, до сих пор незаметная, открывается, взметая пыль. Спина Федора вздрагивает, из его штанины вытекает струйка мочи и ползет по полу. Из подпола динамично выходят человек двадцать подпольщиков, у них сосредоточенные твердые лица.

Не обращая внимания на окаменевшего Федора, подпольщики быстро идут к двери. Они идут такой плотной, слитной массой, что кажется, будто от подпола к двери ползет большое животное, вроде тюленя. Некоторые подпольщики очень большого роста, а некоторые такие маленькие, что семенят под полою у остальных.

После того как подпольщики выходят, Федор минуты три стоит неподвижно, затем бросается к окну, приподнимает кружевную занавеску, жадно смотрит.

Вид из окна: группа подпольщиков, сметая прохожих, удаляется по улице.

Федор бросается к оттоманке, толкает и трясет спящего Максима. Крупным планом: необычайно взволнованное лицо Федора, что-то кричащего.

Титр: МАКСИМ! МАКСИМ! ПРОСНИСЬ! ПРОСНИСЬ РАДИ БОГА! Я ВИДЕЛ ПОДПОЛЬЩИКОВ! ОНИ БОРОЛИСЬ ЗА НАРОДНОЕ ДЕЛО!

Максим поворачивается. У него нехорошее, злое лицо. Чуть приподняв голову, он что-то говорит и снова ложится, натягивая ватник себе на затылок.

Титр: ДА ПОШЕЛ ТЫ В ЖОПУ СО СВОИМИ ПОДПОЛЬЩИКАМИ!

Затемнение.

Титр: КОНЕЦ ФИЛЬМА.

Песнь о моем Максиме
эпос в 24 тирадах

1

В то утро Федор встал пораньше.

Пошел на кухню.

Там стояло

Штук пять бутылок с "жигулевским",

Пять с "мартовским"

Да пять с "адмиралтейским".

И прочих всяких пив не мало.

2

Уже светало.

Высветлялся на столе

Изящный контур этих всех бутылок.

Их силуэт будил сознание, тешил глаз

И скрытым ужасом напоминал

Творенья Гауди.

3

Не ведая ни страха, ни упрека,

Федор

Схватил бутылку с "жигулевским" пивом

И шаркнул ею, как мечом, о край стола.

Взметнулась пробка, пиво полилось,

И кот, лежащий под столом,

То пиво стал лакать с протяжным стоном.

4

Все недвижимо стало.

Федор как горнист стоял.

Кадык катался вверх и вниз по мощной шее.

5

Допив бутылку,

Федор

Взял другую.

И пробку лихо сковырнул ногтем.

Плеснуло пиво сильно, как фонтан.

Ловил его губами трепетными Федор,

Махал руками и смеялся, как дитя.

6

Но, не допив, остановился

И долго молча так стоял,

Прислушиваясь к внутреннему чувству.

В окно глядел

Орлиным,

Цепким взглядом.

7

Там воспаленный обруч плыл над бледным

городом.

Сквозь гниль дворов и новостроек скуку

Туман струился,

Словно силясь смыть

Убогий труд царей природы.

8

Туман на диво был силен...

И Федор,

Как ни напрягался,

Не разглядел, чего хотел увидеть, --

Ларька пивного не увидел он.

9

Пытлив умом был Федор,

Но не мудр.

Не разгадав явления природы,

Решил он, что ларек снесли за ночь.

10

Однако,

Скорбь с чела согнав,

Бутылку в длань взял крепко

Федор.

И выпил,

И еще открыл, и пил.

И выпил много всяких пив,

Как вдруг послышалось: пиф-паф!

Упал в испуге Федор,

Хотя и был не робкого десятка.

11

А что случилось?

То Максим,

Рукою твердою бутылку открывая,

Не рассчитал усилья с похмелюги,

Бутылку уронил и сам упал,

И звук, подобный выстрелу, раздался.

12

Порубанному витязю подобен,

Максим лежал, раскинув гордо руки.

Как павший славной, но безвинной смертью,

Был Федор, возлежавший рядом.

Поодаль кот стоял с зловещим видом,

Подобно ворону на поле брани.

13

Но Федор встал и,

Хмуря брови,

Случившееся силился постичь.

Максим поднялся, Федора ругая

И местью лютою

Ему грозя за что-то.

14

Вину свою не понимая, Федор

Взял "мартовское" и пластичным жестом

Зубами пробку сковырнул,

Но пить не стал --

Максиму предложил галантно пиво.

Максим надменно дар отверг,

Взял сам бутылку

И вскрыл ее ножом столовым,

Всего себя изрезав, правда,

И пиво все почти пролив.

15

Допив, что осталось, Максим взял пачку

"Беломора"

И тюкнул в донышко.

Как пушкинский Балда мог тюкнуть муж.

И папироса, вылетев,

Упала в лужу пива на полу и вымокла.

16

Максим вторично тюкнул.

Вынул папиросу

И дунул сильно в ейное нутро.

Могучий муж не поскупился на усилье

И выдул весь табак из ейного нутра.

17

Тут Федор, мастерски размяв по папиросе,

Максиму дал с приятною улыбкой прикурить.

18

Паленым потянуло.

С мерзким криком кот

Метнулся в лужу пива

И по ней катался.

Попал в кота, бросая спичку, Федор.

19

Друзья тому изрядно посмеялись.

В знак примиренья Федор

Взял пару "мартовского",

Их сцепил и дернул.

Открылись обе.

Столь был муж искусен!

20

А между тем туман рассеялся.

Багровое светило

Дугой скользнуло так,

Как будто обходило стороной убогий край.

21

Друзья, допив,

Поставили бутылки

И взяли новые, с "адмиралтейским" пивом.

Но, не допив,

Максим ушел мочиться.

22

Вернувшись,

Он бутылку вскинул

И к непокорным приложил устам.

Но тотчас, фыркнув,

Взад ее поставил.

23

Оказывается,

Что, пока Максим мочился,

Долил бутылку водкой Федор.

Максим весьма отменной шутке посмеялся,

Признав, что Федор

В чем-то поумнел.

И в знак приязни

С ершом бутылку допил без боязни

До конца.

24

И много что потом произошло,

Но эпос свой на том закончу, право,

Причину написанья исчерпав.

С утра хотел я сильно выпить пива,

Но в творчестве желание изжил.

Финита ля трагедия
(трагедия)

Действие первое

Поднимается тяжелый желто-зеленый занавес. На сцене комната Максима и Федора. На низко просевшей раскладушке спит Максим. У него нехорошее, недоброе лицо.

Над раскладушкой висят репродукции и фотографии, вырезанные из журналов "Пробуждение" и "Солнце России". Посреди сцены стол. На столе и под столом грязные тарелки, пустые и ополовиненные бутылки, окурки, несколько стаканов. За столом сидит крепко задумавшийся Федор. По сцене бегает кот.

Федор наливает себе стакан вина, залпом выпивает. Опускает голову на грудь. Не двигается. Видимо, засыпает. Вся сцена представляет собой тяжелое, пасмурное зрелище. Неприятна неинтеллигентность движений Федора, его манера тянуться к бутылке, роняя стоящую на пути посуду.

Все, от начала и дальше, до самого конца, начинает казаться ужасной мурой.

Между тем на сцене ровно ничего не происходит в течение 45 минут, после чего занавес опускается.

Действие второе

Занавес поднимается, а на сцене все то же. Проходит 45 минут.

Зрители начинают думать, что попали на авангардистский спектакль и до самого конца будут показывать спящих Максима и Федора; но тут неожиданно освещается второй план сцены, на котором происходят столь напряженные события, что публика, не успевшая покинуть театр, должна бы чувствовать себя вознагражденной.

Это надо видеть.

На втором плане сцены действует множество персонажей, в том числе и неизвестно как сюда попавших.

Это: Дух Максима

Дух Федора

Дух Петра

Дух Василия

Духи японских друзей

Духи различных изящных дам,

в том числе:

Дух продавщицы в винном отделе и

Дух продавщицы в пивном ларьке

(а как вы думали? Что они -- хуже?)

Духи соседей по квартире

Духи подпольщиков

Духи прохожих на улице

Дух И. Константинова

Дух Хокусая

Дух Рансэцу

Дух Д. Судзуки

Дух А. Гауди

Дух А. С. Пушкина,

а также множество других духов, вплоть до духов зрителей в театре.

Причудливую картину отношений всех этих духов трудно описать.

Некоторые духи видят всех или почти всех остальных духов, некоторые -- только часть, некоторые -- только себя, а есть духи, которые и в собственном существовании не уверены. Забавно, что иные из духов видят у себя, да и у остальных, пожалуй, только отдельные части тела, например кулак, которым и лупцуют по чему не попадя. Столь же неприятны духи, которые вообще ничего не видят, -- они бодро разгуливают по сцене, пребольно толкая остальных.

Несмотря на сумятицу и гвалт, видно, что в центре внимания многих духов находятся спящие Максим и Федор. Кто смотрит на них с презрением, кто -- с негодованием, кто -- с жалостью, кто -- со смехом, кто -- с пониманием, кто -- с любопытством, ну и по-всякому. Дух Максима и Дух Федора смотрят с неопределенным выражением.

Второй план сцены начинает постепенно погружаться в темноту. Духи по одному исчезают, шум стихает. Последними исчезают духи Максима и Федора, в наступившей тишине слышны их последние малопонятные реплики:

Дух Максима: Он просыпается.

Дух Федора: Но нем...

(Второй план сцены в темноте. Федор поднимает голову. Желто-зеленый занавес опускается, однако, прежде чем он совсем скрыл сцену, видно, как Федор тянет руку к бутылке.)

Часть вторая
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЯПОНИИ

Blow up

Илья Давидович Кобот, с одной стороны, не любил соседей Максима и Федора, даже писал на них заявления, что Федор по ночам кричит, что водят собутыльников, писают в коридоре и на кухне, но, с другой стороны, говорят, обычно соседи и похуже этих... Федор такой горемычный, не нахамит, а Максим, хоть и строгий, будто командир, да все спит больше.

Как-то вечером Кобот сидел у них в гостях, пил чай, -- надо же иногда посмотреть, как люди живут. Да вот, тоже выбрал, на кого смотреть... С самого начала лучше было уйти, с самого начала ругань у них пошла -- то Максим Федора изругал, зачем вермуту купил, когда в магазине портвейн есть, потом опять изругал, зачем Федор с пивом балуется -- у бутылки крышку открывает и снова пришпандоривает.

Еще в тот вечер Федор во все фразы вставлял какое-то мерзкое слово, которому его научил ученик Василий, -- слово "пантеизм". Ну, например: "Что, нальем еще пантеизму?" -- про вермут. Или: "Пантеишно я нынче пивку попил!" Кобот специально вышел, посмотрел в энциклопедическом словаре это слово -- нету!

Вот так посидели, молчали в основном, и вдруг -- дверь открывается -- на пороге стоит милиционер.

Причем, кто ему дверь открыл входную?

Илья Давидович очень, конечно, напугался, но все-таки ясно, что не за ним же милиционер пришел, за Федором, вернее всего. Максим и был злой, а тут аж черный весь стал -- тоже на Федора подумал. "Ну, жопа, доорался по ночам!" Сам Федор как-то не сориентировался: "Это чего... чего он тута?"

Милиционер обвел всех мрачным взглядом, особо задержав его на Федоре, и спросил:

-- Который тут Кобот?

Сердце у Ильи Давидовича больно застучало, а всего мучительнее было стеснение перед Максимом и Федором, которые, пьянь политурная, еще смотрят с сочувствием.

-- Я... Кобот...

-- Ну, здравствуй, Кобот, -- после паузы сказал милиционер, снимая фуражку.

-- Здрасьте...

Илья встал и вытянул руки по швам. Максим взял со стола пару бутылок вермута и поставил на пол. Милиционер перевел испытующий взгляд с Кобота на Максима:

-- А вы тоже здесь проживаете?

-- Здеся, -- спокойно ответил Федор, -- пантеишно.

-- Ну, здравствуйте и вы. Сосед я вам новый буду, Пужатый Алексей Степанович.

От внезапности этой сцены и проклятого бушующего сердца с Кобота лил пот, ноги дрожали. Он дугой пошел к двери, не замечая удивленного взгляда милиционера.

-- Чего это он, больной, что ль? -- спросил Пужатый.

-- Жопа, -- не сразу ответил ему Максим и выпил полстакана вермута.

* * *

Новый жилец быстро почувствовал себя в квартире по-свойски, точнее в первый же день. Наутро, когда Кобот ставил чайник, в коридоре послышался задорный свист и на кухню в одной майке вышел Пужатый.

-- Здорово! -- громко сказал он.

-- Доброе утро, -- ответил Илья Давидович. Эту фразу он заранее приготовил, чтобы сказать милиционеру, -- знал, что очень растеряется после вчерашнего, не сразу сообразит, что сказать.

-- Ты чего вчера отвалил-то? Испугался, что ли?

Кобот покраснел, не зная, как ответить.

-- Чего ты все мнешься?

Илья молча мыкался с газом, но зажечь никак не получалось. Пужатый зажег газ на своей конфорке, поставил чайник и, сев на табурет, стал следить за Коботом.

-- Ты где работаешь?

-- В Механобре работаю... -- подумав, ответил Илья.

-- Как, как? Что такое?

-- Так называется.

Последовала тягостная пауза. Кобот, с такой натугой включивший газ, выключил его и пошел к себе в комнату. Войдя, он, как и вчера, долго и быстро ходил туда и сюда, ни о чем не думая.

* * *

Вечером, возвращаясь с работы и уже подойдя к дому, Илья Давидович увидел в дверях Пужатого, безотчетно, неосознанно повернулся и, съежившись, прошел мимо дома.

-- Эй, Кобот! -- окликнул его Пужатый.

Кобот, пометавшись на месте, подошел.

-- Ты чего это от меня шарахаешься?

-- Да нет, я... мне надо было...

-- Темнишь все. Я же видел, ты к дверям шел.

Было уже темно, и это придавало сцене зловещий оттенок.

-- Ну шел, да вот в магазин решил сходить! -- с надрывом сказал Кобот. Пужатый молчал, лицо его было в тени, на пуговицах обмундирования светились колючие звезды. Илья немного помолчал за компанию и отошел за дом, где и промыкался с полчаса для отвода глаз.

* * *

Вечером перед сном Илья Давидович, чуть заглянув на кухню, отшатнулся и замер за дверью. Красный, распаренный Пужатый со стаканом в руке шептал Федору:

-- Этот Кобот, я смотрю, тот еще корефан. Еще утром заметил: что за ядрен батон -- морду воротит, боится чего-то. Сейчас вот в магазин за вермутом иду, гляжу -- мать честная -- Кобот! Увидел меня и шмыг в сторону, воротником прикрывается. Ну, думаю, видать за тобой водится... Да еще спрашиваю: "Где работаешь-то?" А он мне говорит: "В хренобре!" Ну, думаю, гусь ты хорош!

-- В Механобре! В Механобре я работаю! -- забывшись, пролепетал Илья из-за дверей.

Это был сильный и неожиданный эффект.

Даже Федор с испугом глянул на дверь, а Пужатый вскочил и, выбежав из кухни, наткнулся на вытаращившего глаза Илью Давидовича. Они некоторое время стояли молча, почти вплотную, блестя глазами и взволнованно дыша.

-- Ага... -- сказал Пужатый, поправляя майку.

Илья, шатаясь, побежал к себе в комнату.

-- Идиоты, что за идиотизм, -- бормотал он. -- Фу! как все... Фу! Идиотизм абсолютно.

Он подошел к зеркалу и напряженно глянул в него. Зеркало мудро, матово светилось вокруг искаженного отчаяньем лица. Илья, не в силах чем-нибудь заняться, долго стоял у зеркала, то так, то сяк выворачивая голову и скаля зубы. Это бессмысленное занятие давало какой-то выход напряженности, невесть за что свалившейся.

Сухо и зловеще тикал будильник.

Дверь без стука отворилась, и в комнату вошел Пужатый, уже в форме, в сапогах. Не спрашивая разрешения, он сел за стол, вынул папиросу и, разминая ее, стал разглядывать скромную, но благообразную комнату.

Илья Давидович, как пойманный за руку вор, понурившись стоял у зеркала.

-- Кобот, что вы, собственно, скрываете? -- медленно сказал Пужатый.

-- Я, Степ... Александр Степанович, совершенно не могу понять, что... за что вы меня... вот так спрашиваете.

-- Ах, так значит, я виноват, да? Я вас преследую? Это я, выходит, виноват? Ведь так у вас получается?

-- Нет, но вы Федору там говорили... Ну там...

-- Ну, ну. Я слушаю.

Илья Давидович молчал.

-- Ну, я слушаю вас.

-- Вы говорили, что я воротником прикрываюсь...

-- Хватит ерунду пороть. Кстати, если уж вы хотите обсудить именно этот случай: я после нашей встречи был в магазине. Вы и сейчас будете утверждать, что направлялись именно туда?

Илья молчал.

-- Вы, Кобот, видимо, обеспокоены моим вселением в квартиру, да? Да или нет?

В буфете тонко пискнули фужеры. Страшно тикали часы.

-- Может, хватит в молчанку играть?!! -- закричал Пужатый, с силой всаживая папиросу в стол.

Илья Давидович дернулся, как от электрического удара, и отбежал к окну. Пужатый, опрокинув стул, поднялся и вышел из комнаты.

Кобот, широко открыв глаза, смотрел в пространство. Очнувшись, он опрометью кинулся в коридор, надел пальто и выбежал на улицу.

* * *

На улице все казалось кошмаром: дул долгий ветер из всех переулков; прохожие, как солдаты, ходили от одной остановки автобуса к другой, фонари, машины... Спрятаться было негде.

Домой Илья решился вернуться поздним вечером.

Не раздеваясь, на цыпочках он прошел в свою комнату, разделся там и, совершив несколько кругов по комнате, высунул голову в коридор. На кухне ожесточенно стукались стаканы и гремел голос Пужатого:

-- Да ведь враг он, враг! Вражина натуральный. Что ты будешь делать -- вижу, что враг, а прищучить не могу... Но погоди -- видишь ты Алексея Пужатого? Он у меня не уйдет! Не уйдет, сам себя выдаст!

* * *

На следующий день Илья Давидович смалодушничал, не пошел домой совсем. Впервые за долгое, долгое время он ночевал не дома. Попросился к приятелю, то есть к сослуживцу. Там было вроде и хорошо -- поиграли в карты, поговорили о работе, а все равно тяжело на непривычном месте, да и неудобно.

Потом вместе поехали на работу; там как-то забываешься, очищаешься, все нерабочее время кажется коротким и малозначительным. После работы, для окончательной разрядки, Илья еще сходил в кино на "Версию полковника Зорина" и совсем спокойный направился домой. Сколько можно, в конце-то концов, пугаться этого идиота милиционера? Нужно спокойно и насмешливо дать понять, какого дурака он валяет; еще лучше бы осадить его как следует, поставить на место... нет, ну его к черту, не стоит.

Кобот вошел в квартиру, разделся (даже почистил пальто щеткой), не таясь прошел к себе в комнату, где хладнокровно сел за стол с книгой "Заметки по истории современности".

Почти тотчас же в комнату вошел Пужатый и расположился напротив Ильи. Илья Давидович оторвал глаза от книги, холодно посмотрел на Пужатого и снова погрузился в чтение. Милиционер забарабанил пальцами по столу, едко глядя на читающего Кобота.

-- Книжечку читаем?

Илья продолжал смотреть в книгу.

-- А ну положить книгу! Смотреть на меня! -- как никогда страшно закричал Пужатый, с силой хлопнув раскрытой ладонью по столу. Все затрещало, книга упала на пол.

Коботу уже некуда было смотреть, и он со страданием взглянул на Пужатого. Тот сидел весь красный и тяжело дышал.

-- Алексей Степанович, я думаю, пора наконец... -- начал Илья.

-- Кобот, что вы делали сегодня ночью? -- перебил его Пужатый.

-- Я... что? Спал, ночевал...

-- Где? Адрес?

-- Да что, при чем тут... на работе, то есть у сослуживца...

-- Интересная у вас работа, я замечаю... Адрес я спрашиваю!

Илья Давидович понял, что лучше не выламываться, а спокойно отвечать на вопросы, чтобы Пужатый перебесился, понял, что не прав, и отстал. Однако адрес сослуживца действительно невозможно было вспомнить теперь, в таком лихорадочном состоянии.

-- Не помню точно сейчас. Я так могу показать, а завтра спросить могу.

-- Значит, где были ночью, не помним? Или, может быть, не хотим вспоминать?

Жилы на шее у Пужатого вздулись и мерцали. Он встал, окинул комнату внимательным взглядом и, хлопнув дверью, вышел.

Илья застонал, вскочил, стал метаться. Подбежав к двери, однако не совсем, чтобы не было вида, что он подслушивает, замер. Через некоторое время раздался звонок -- пришел Василий, ученик Федора, принес вермуту, плясал, напевая что-то восточное. Федор внушительно выговаривал, что портвейн пантеишнее вермута. Неожиданно раздался властный голос Пужатого:

-- Не шуметь! Передвигаться по квартире осторожнее! В квартире -- Кобот!

* * *

Поздно вечером, когда все уже утихли, Илья на цыпочках пошел по коридору в туалет, с опаской прислушиваясь на каждом шагу. Нащупав дверь, он медленно, чтобы не скрипела, открыл ее, вошел и стал тихо-тихо закрывать.

Вырвался грохот, в коридоре вспыхнул свет. Пужатый схватился за почти уже закрытую дверь и рванул на себя с пронзительным криком:

-- Стой, гад! Теперь не уйдешь!!!

Илья до крови вцепился в ручку, однако дверь неотвратимо распахивалась. Кобот затравленно вскрикнул и закрыл голову руками.

Пужатый с полминуты постоял в дверях, грозный, как памятник, и, ничего не сказав, быстро пошел в свою комнату, оставив после себя тревожный запах винного перегара.

* * *

Часа через три, когда Кобот стал задремывать на диване, куда он прилег, не раздеваясь, в коридоре послышался резкий, неприглушенный стук сапог. Прямо в ушах заскрипело страшное шуршание и потом голос из громкоговорителя:

-- Внимание, Кобот! Вы окружены! Всякое сопротивление бесполезно! Выходите и сдавайтесь!

Илья до боли вытаращил глаза, вцепился зубами в руку и укусил ее.

-- Повторяю, Кобот, всякое сопротивление бесполезно! Выходите и сдавайтесь!

Снова напряженное, выжидающее шуршание.

Хлопнула дверь, и потом голос Максима:

-- А вот ты поори у меня, говно! Хватит, один засранец по ночам орет, еще второй нашелся!

-- Всем оставаться в помещениях! -- ответил Пужатый в громкоговоритель.

-- Я тебе, жопа, покажу помещение!

В коридоре еще некоторое время ходили, зажигали и тушили свет -- Кобот был почти в беспамятстве. Он рванул на груди рубаху и откинулся на спину, хрипло дыша.

* * *

Под утро Илья Давидович забылся тяжелым, неспокойным сном. Часто просыпаясь, он тут же забывал кошмарные сновидения, так как действительность казалась еще хуже, гаже и непонятнее. От малейшего шороха он просыпался и, вытягивая шею, сонно таращился во все стороны.

Когда в комнате стало светать, когда невнятные клубы мебели стали уже оформляться, хоть и непонятно во что, дверь резко распахнулась и из проема послышался голос Пужатого:

-- Ни с места! При малейшем движении стреляю! Руки вверх!

Черная фигура вынырнула из темноты и метнулась к выключателю.

Кобот пружиной распрямился, одним движением снял предохранитель и нажал на курок.

Бахнул выстрел, и черная фигура шлепнулась на пол.

* * *

Забегали в коридоре. Максим включил свет. Перевернули на спину Пужатого. Прямо напротив сердца на синей форме расплывалось страшное пятно крови. Кобот забился в угол дивана, поминутно разглядывая руки и шаря под собою.

Все, как обалделые, смотрели на грузный, нелепый труп.


ЅПИЛОГ

Непостижимая гибель Пужатого поразила всех обитателей квартиры. Кобот целыми днями приставал к Максиму и Федору -- верят ли они, что это не он убил Пужатого. Хотелось верить, хотя вроде больше некому. Но не мог же убить Кобот, сроду не державший в руках никакого оружия, да и вообще...

Илью не забрали; почему -- неизвестно, не забрали и все. Замяли. Петр, ученик Максима, и совсем, кажется, решил, что его разыгрывают, -- называл Илью Давидовича "Наш Ринальдо Ринальдини" и сочинил про него стишок:


Кобот бренчит кандалами.

Ведут по этапу его.

Он утром, не мывшись, в пижаме

Соседа убил своего...

Про вольную жизнь вспоминая,

Идет он, судьбину кляня,

Идет он в слезах и хромает,

Идет, кандалами звеня.

Недолго Петр веселился -- прослушав стишок, Максим всадил ему затрещину и сказал:

-- И ты доиграться хочешь, жопа?

Гости
(Разговор)

Комната Петра, ученика Максима. Большой стол, шкаф, наполненный книгами, -- ничего книги, но отвратительно затрепаны, а многие с библиотечными штампами. Полуразобранный магнитофон. Всякие вещи. Под кроватью вместо одной из ножек лежит стопа журналов и книг, а ножка валяется тут же, рядом. В комнате относительно чисто, на столе стоят три бутылки портвейна, хлеб -- видно, что Петр ждет гостей.

Петр с книгой сидит за столом. Смотрит на часы, затем берет со стола бутылку, открывает, наливает полстакана, медленно пьет. Слышен звонок.

Петр быстро допивает налитое, наливает еще столько же и тоже выпивает, очевидно, для храбрости. Слышно, что в коридоре открывается входная дверь.

П е т р (поперхнувшись, кричит). Это ко мне!

Убегает. Возвращается с гостями. Это Василий, ученик Федора; Алексей Житой, крепкий парень; Мотин, непризнанный художник; Вовик, весь слабый, только челюсти крепкие от частого стыдливого сжимания; Самойлов.

Ж и т о й. Смотри, он уже начал! Мужики, давай по штрафной! (Достает из своего портфеля две бутылки портвейна, более дешевого, нежели стоящий на столе.)

В а с и л и й. Погоди, дай закусь какую-нибудь сделаем. Я не жрал с утра.

Ж и т о й. Ой, вот до чего я это не люблю, когда начинают туда-сюда... Вовик, колбаса у тебя есть?

Вовик достает из сумки с надписью "Демис Руссос" колбасу и две бутылки вермута, разумеется, не итальянского.

П е т р. А какого ты ляда вермут покупаешь, когда в магазине портвейн есть?

В о в и к. Не хватило на два портвейна.

П е т р. Я этой травиловкой себе желудок испортил.

Петр раскладывает колбасу, хлеб, приносит с кухни вареную картошку. Василий достает из шкафа стопари. Все садятся, один Самойлов стоит, засунув руки в карманы, и с ироническим видом смотрит на центр стола. Житой разливает портвейн. Все со словами "ну, ладно", "ну, давай" выпивают и закусывают; Самойлов вертит в руках стопарь, насмешливо разглядывая его.

В а с и л и й. Садись, чего ты стоишь, как Медный Всадник.

Самойлов садится, снисходительно улыбаясь.

Ж и т о й. Давайте сразу еще по одной, чтоб почувствовать.

Разливает. Почти все выпивают. Василий пьет залпом, как это обычно делает Федор, Петр же, напротив, отопьет, поставит и снова отопьет, как Максим.

В а с и л и й (Мотину.) Чего ты? Не напрягайся, расслабься.

М о т и н. Да ну на фиг... Я после работы этой вообще ничего делать не могу. А удивляются, что мы пьем... Мало еще пьем!

Ж и т о й. Верно! (Разливает еще по одной.)

В а с и л и й. То, что мы пьем, -- есть выражение философского бешенства.

С а м о й л о в. Потому и пьем, что пока пьяные -- похмелье не так мучает.

М о т и н. Я после этой работы вымотан совершенно, куда там еще картины писать -- уже год не могу. Возьму кисть в руку, а краски выдавливать неохота, такая тоска берет -- что я за час, измотанный, нарисую?

В о в и к. А в воскресенье?

М о т и н (в сильном раздражении). А восстанавливать рабочую силу надо в воскресенье? Впереди неделю пахать, как Карло! А в квартире убраться? А с сыном погулять надо? В магазин -- надо?

П е т р. Каждый живет так, как того за...

М о т и н (перебивает). Вон Андрей Белый пишет, что, мол, Блок, хотя и не был с ним в приятельских отношениях, прислал тысячу рублей, и он мог полгода без нужды заниматься антропософией. Антропософией, а? Вот, гады, жили! (Залпом выпивает.) Да избавьте меня на полгода от этой каторги, я вам такую антропософию покажу!..

Ж и т о й. А вот эти ваши, как их... Максим с Федором -- вроде не работают, а, Петр?

П е т р. Не работают.

М о т и н (зло). Как так?

П е т р. Да вот так... как-то.

В о в и к. Давно?

П е т р. Не знаю даже... Василий, ты не знаешь?

Василий мотает головой.

С а м о й л о в. А чем они занимаются?

М о т и н. Да ничем! Пьют! Какого лешего вы с ними возитесь -- не понимаю. Алкаши натуральные.

Ж и т о й. Это все ладно, а вот давайте выпьем! (Разливает.)

М о т и н. Это что за колбаса?

В о в и к. Докторская.

В а с и л и й. Нет, с Максимом и Федором не так просто...

М о т и н (перебивает). Да ладно... Видал я ваших Максима и Федора, хватит. Алконавты натуральные.

Ж и т о й. Слушайте, а что там, я слышал, убили кого-то?

В это время Самойлов включает магнитофон. Слышен плохо записанный "Караван" Эллингтона.

М о т и н. Выруби!

С а м о й л о в. А может, поставим чего-нибудь? Петр, у тебя битлы есть?

П е т р. Нет, сейчас нет. Пусть это будет, убавь звук.

С а м о й л о в. А это что?

Ж и т о й (Вовику). Ты будешь допивать или нет? Видишь, все тебя ждем!

П е т р. Эллингтон.

Ж и т о й. Ну, я вермут открываю. Вы как?

В а с и л и й. Давай.

С а м о й л о в. Нет, не надо Эллингтона.

В а с и л и й. Оставь Эллингтона, говорю!

Житой разливает.

В о в и к. Так кого убили-то?

П е т р (взглянув на Василия). Сосед там у них был, у Максима с Федором, милиционер. Его и убили.

Ж и т о й. Кто?

П е т р. Неизвестно.

Ж и т о й. Как? Не нашли? Его где убили?

П е т р (с неохотой). Да там убили, дома.

Ж и т о й. Во дали! А кто там еще живет в квартире?

П е т р. Да один там... Кобот.

Ж и т о й. Может, он и убил? Где там этого милиционера убили? Чем?

П е т р. Застрелили... В комнате этого самого Кобота.

Ж и т о й. А Кобота забрали?

П е т р. Нет.

Ж и т о й. Тут надо выпить. (Разливает.)

В а с и л и й. Да нет, так просто не рассказать. Мы с Петром этого милиционера и не знали, я видел пару раз на кухне. Ну ясно, что это такой человек, считающий себя вправе судить другого. Такие как раз приманка для дьявола -- не он убьет, так его убьют. Просто рано или поздно нужно быть заранее готовым... как стихийное бедствие. То есть не в том дело, что он просто подвернулся...

С а м о й л о в. Да кто убил-то?

В а с и л и й. В том-то и дело, что вроде Кобот, а вроде и нет. Просто Кобот на какое-то время полностью подчинился от страха силам зла, стал их совершенным проводником.

Ж и т о й. Не понял.

В а с и л и й. Ну, так было, что милиционер в чем-то подозревал Кобота -- допытывал, допытывал...

Ж и т о й. И Кобот его, значит...

В а с и л и й. Нет. Как бы это объяснить... ну вот знаешь, если человеку каждый день говорить, что он свинья, то он действительно станет свиньей. Просто сам в это поверит. Есть такой догмат в ламаизме, что мир -- не реальность, а совокупность представлений о мире, то есть, если все люди закроют глаза и представят себе небо не голубым, а, например, красным, -- оно действительно станет красным.

Самойлов иронически все оглядывает, подняв одну бровь выше другой. Житой мается.

М о т и н. Слушайте, а может быть, хватит, а?

В а с и л и й. Сейчас. Так вот Пужатый был до того уверен, что Кобот -- преступник, так его замотал, что Кобот совсем запутался и поверил.

Ж и т о й. И кокнул?

В а с и л и й. Да нет же! Не совсем... Просто Пужатый выдумал, создал беса, который его же и убил.

С а м о й л о в:


У попа была собака,

Поп ее любил.

Она съела кусок мяса.

Поп ее убил.

Василий с тоской дергает плечами. Пьет.

В о в и к. А это тоже Эллингтон?

Петр кивает.

В а с и л и й. Кобот не убивал! Он, может, вообще спал в это время; но каждая злая мысль -- это бес, который...

П е т р (перебивает). Не в том дело, Василий. Я сначала совсем не поверил, что Пужатого убили, тем более что Кобот убил, написал стишок...

В а с и л и й. Ну?

П е т р. А Максим мне сказал -- я точно запомнил -- "И ты доиграться хочешь?"

Ж и т о й. А пока выпьем! (Разливает.)

П е т р. Понимаешь, что он этим хотел сказать? Что такой человек, как Кобот, именно простой, без всякого отличия человек, мещанин -- к такому-то как раз лучше не подступать, с таким шутки плохи, у такого неведомые ресурсы. Именно такие, незаметные, и определяют твою судьбу -- не ты ли, Мотин, жаловался?

М о т и н. Слушай, хватит...

П е т р. Максим так и сказал -- мол, оставь его, доиграешься.

С а м о й л о в. Я не понимаю, что это ты так ссылаешься на этого Максима, будто на учителя?

М о т и н. Как дети малые -- что Петр, что Василий! Носятся, как с писаной торбой, с этими алкашами, носятся...

П е т р. Но они действительно нам что-то... кое-чему научили...

С а м о й л о в. Чему?

П е т р. Так конкретно трудно сказать. Ну, ты читал о дзене?

М о т и н. Знаю. Я же тебе "Введение в дзен-буддизм" давал!

П е т р. А ты не находишь, что Максим и Федор часто себя ведут как бы...

М о т и н. По дзену?

Все, даже не слыхавшие о дзен-буддизме, смеются. Василий улыбается.

П е т р. А что?

Ж и т о й. А то, что пора нам выпить! (Разливает.)

М о т и н (Самойлову). Сделай погромче. Или это тоже Эллингтон?

П е т р. Да. Нет, не делай громче, погоди. Я такой случай расскажу. У дома, где Максим с Федором живут, лежит пень такой круглый, и Федор, проходя мимо, каждый раз говорил: -- Во! Калабаха! Я однажды ему: -- Что ты всякий раз это говоришь? Я давно знаю, что это калабаха. И тогда Максим -- он с нами шел, показывает мне кулак и говорит: -- А это видал?

Все смеются.

М о т и н. Все?

П е т р. Да, все.

Всеобщий смех.

М о т и н (разводит руками с уважительной гримасой). Да, это не для слабонервных...

П е т р. А чего ржать?

Смех, было утихший, усиливается.

П е т р. Эх!..

Ж и т о й. Ну, я так скажу: год не пей, а тут сам Бог велел! (Разливает.)

П е т р. Так что, по-вашему, хотел сказать Максим этой фразой? Перестаньте ржать, дослушайте! Он хотел сказать, что, хотя я много раз, к примеру, видел кулак Максима, он может явиться совсем в другом качестве, да каждый раз и является. Так и каждый предмет в мире, каждое явление, сколь бы ни было оно привычно, должно приковывать наше внимание неослабно; ведь все может измениться, все меняется -- а мы в плену догматизма. Это внимание ко всему и выражал Федор, так навязчиво, на первый взгляд, обращающий внимание на калабаху. Он вновь и вновь постигал ее.

Пауза.

С а м о й л о в. Это, что называется, высосано из пальца.

В о в и к. Нет, это все, конечно, интересно, но вряд ли Максим это имел в виду, когда показывал кулак.

В а с и л и й. Каждому свое. То есть каждый понимает, как ему дано.

М о т и н (зло). Ой, ой, ой!

П е т р. Да, но не в этом дело. Что значит, не имел в виду? Максим и Федор, конечно, все делают интуитивно...

М о т и н. Прошу, хватит!

В о в и к. Нет, дай досказать-то!

П е т р. ...но они тоже все-таки понимают, что делают. Вот другой случай. Я заметил однажды, что Федор, отстояв очередь у ларька, пиво не берет, а отходит.

Ж и т о й (пораженный). Зачем?

П е т р. Вот и я спросил: зачем? Тем более что потом Федор снова встает в очередь. И тогда Федор мне ответил: "Чтобы творение осталось в вечности, не нужно доводить его до конца".

Ухмылки.

С а м о й л о в. Ну, это вообще идиотизм.

Ж и т о й. Я что-то не врубился. Давайте выпьем! (Разливает.)

П е т р. Ну, эту фразу -- чтобы творение осталось в вечности, не нужно доводить до конца -- я ему сам когда-то говорил. Известный принцип, восточный. В Китае, например, когда строили даже императорский дворец, один угол оставляли недостроенным. Так и здесь. Федор, прямо говоря, человек не очень умный, не слишком большой -- где ему исполнить этот принцип? Только так, на таком уровне. Он дает понять, что и в мелочах необходимы высокие принципы. Это самое трудное... Конечно, здесь оно выглядит юмористически, но этим тем более очевидно. Можно сказать, что он совсем неправильно этот принцип применил, -- одно дело не довести творение до конца, прервать где-то вблизи совершенства, а другое дело вообще его не начать, остановиться на подготовительном этапе -- стоянии в очереди. Этим он просто иронизирует надо мной, говорит, что не за всякий принцип и не всегда следует хвататься.

А еще это было сделано затем, чтобы посмотреть, как на это будут реагировать такие ослы, как вы, которые только ржать и умеют!

С а м о й л о в. Ну, брось, брось, чего ты разозлился.

М о т и н. А какого хрена выколпачиваться-то весь вечер? Может, хватит?

В о в и к. Да что вы... Ладно...

Ж и т о й. Ребята, бросьте! Вовик, ты допьешь когда-нибудь?!

В а с и л и й. Вовик, тебе уже хватит, по-моему.

М о т и н. Эй, Самойлов! Пленка кончилась давно! Ставь на другую сторону.

С а м о й л о в. А что там?

П е т р. Эллингтон.

С а м о й л о в. А другое что-нибудь есть?

В а с и л и й. Да ставь Эллингтона, фиг с ним! (Мотину.) Ну, как у тебя с работой?

М о т и н. Пошел ты в задницу со своей работой.

В о в и к. Нет, а интересно этот Федор...

Ж и т о й. Петр! Ты куда стопку дел? А, дай-ка, вон она у магнитофона.

Самойлов ставит пленку на другую сторону и увеличивает громкость. Все вынуждены говорить повышенными голосами.

П е т р (как бы про себя). Вы не понимаете простой вещи. Как Шестов отлично сказал про это: человечество помешалось на идее разумного понимания. Вот Максим и Федор ... ну, между нами, люди глупые...

М о т и н (саркастически). Да не может быть!

П е т р. ...и ничуть не более необыкновенные, чем мы. Но, как ни странно, они выбрались из этого мира невыносимой обыденщины... как бы с черного хода. И вот...

В а с и л и й. Петр, ты заткнись, пока не поздно.

С а м о й л о в. Вовик, передай там колбасу, если осталась.

Ж и т о й. Ну и колбаса сегодня. Я прямо не знаю, что такое. Ел бы да ел!

В а с и л и й. Сам ты, Петр, хоть и лотофаг, помешался на идее разумного понимания. Хреновый дзен-буддизм получается, если его так размусолить можно.

П е т р. А ты попробуй объясни про Максима!

В а с и л и й. Ты, видно, просто пьян. А Максим и Федор -- неизвестные герои, необъяснимые.

Ж и т о й. Мать честная! Да мы же еще портвейн не допили!!! Василий, у тебя еще бутылка оставалась!

В а с и л и й. Точно! Возьми там, в полиэтиленовом мешке.

С а м о й л о в. Петр, куда бы Вовика девать?

П е т р. Вон у меня под кроватью спальный мешок. Положи его у окна.

М о т и н. Еще бы тут не отрубиться, когда весь вечер тебе мозги дрочат про этих Максима и Федора. Я удивляюсь, как это мы все не отрубились. Если бы хоть путем рассказать мог, а то танки какие-то, коаны. А что такое "Моногатари"?

Ж и т о й. Эх, ребята! Давайте выпьем наконец спокойно!

Разливает.

С а м о й л о в. Во, тихо! Это Маккартни?

П е т р. Да, вроде.

С а м о й л о в. Тихо! Давай послушаем.

Прослушивают пленку до конца, притопывая ногами. Самойлов подпевает.

М о т и н. Давай еще чего-нибудь... Таня Иванова у тебя есть?

П е т р. Нет.

Ж и т о й. Эх, жаль! Вот под нее пить, я вам скажу...

В а с и л и й. Под нее только водку.

П е т р. Так, сейчас сколько? Эх, зараза -- десятый час! Ладно. Все равно портвейн кончился -- надо сложиться и в ресторан!

Все, кроме спящего Вовика и Самойлова, выгребают последние деньги. Житой бежит в ресторан. Мотин ставит на магнитофон новую пленку, наобум.

М о т и н. Это что такое?

П е т р. Эллингтон.

М о т и н. Ты что его, маринуешь, что ли?

Пауза. Некоторое время в ожидании Житого приходится слушать Эллингтона. У всех добрый, расслабленный вид.

В а с и л и й (Мотину). Ну, нарисовал что-нибудь?

М о т и н. Да так... Времени нет...

В а с и л и й. А у кого оно есть? Все равно ждать нечего. Тысячи от Блока не будет.

М о т и н (серьезно). Я жду, когда вырастет сын.

В а с и л и й. А... Сколько ему сейчас?

М о т и н. Года два.

В а с и л и й. Года два! Ты что, не знаешь точно?

М о т и н. Два года! Ничего я не жду!

В а с и л и й. Невозможно, чтобы атеист ничего не ждал. Все мы ждем, когда кончится это проклятое настоящее и начнется новое. Были в школе -- ждали, когда кончим. В институте тоже ждали, мечтали, как бы поскорее отучиться. Теперь ждем, когда сын вырастет, а и того пуще -- когда на пенсию выйдем. И самые счастливые -- все торопят будущее. Не ужасно ли? Скорее, скорее пережить это, а потом другое, а потом -- потом ведь смерть, по-вашему?

Будто пловец изо всех сил плывет, плывет как можно быстрее, не обращая ни на что внимания плывет к цели. А плывет он -- что сам прекрасно знает -- к водовороту. И этому пловцу предлагается быть оптимистом.

П е т р. Но спасительное недумание о смерти.

В а с и л и й. От чего спасительное? Еще спасительнее тогда сумасшествие. Чего мы опять из пустого в порожнее переливать будем! Слышал я -- "жизнь -- самоцель", "лучше и умнее жизни ничего не придумаешь"! Чего же вы все ждете?

П е т р. Чего это Житого долго нет?

М о т и н. Господи! Как мне все надоело!

Пауза. Мотин задремывает.

П е т р. Го Си писал: в те дни, когда мой отец брался за кисть, он непременно садился у светлого окна за чистый стол, зажигал благовония, брал лучшую кисть и превосходную тушь, мыл руки, чистил тушечницу. Словно встречал большого гостя. Дух его был чист, мысли сосредоточены. Потом начинал работать.

Или художник Возрождения -- он два дня постился, потом только, после долгой молитвы, прогнав всех из дома, подождав, когда пыль осядет, брался за кисть.

Вот Мотину хочется только так.

Между прочим, про Го Си мне рассказал Максим. Ну, знаешь, в какой обстановочке: в их засранной комнате, в руке никогда не мытый стакан с такой же травиловкой, которую мы сейчас пьем. Для чего нужна была эта древняя чистота? Чтобы внешнее не отвлекало. А мы, может, достигли сосредоточенности? Что и внешнее не важно? У Ахматовой вспомнил что-то такое: "Когда б вы знали, из какой же грязи стихи растут, не ведая стыда..."

Василий, не выдержав, смеется.

П е т р. Ты чего?

В а с и л и й. Достиг он! (Смеется.)

П е т р. А чего?

В а с и л и й. Ничего. Ты все верно говоришь, Петр, дай я тебя поцелую. Ты фаустовский человек, Петр. Фаустовский. Что-то я про Фауста хотел... Да! Это Максим тебе рассказывал про Го Си?

П е т р. Ну?

В а с и л и й. А откуда он знает? Откуда ему знать?

П е т р. Знает и все тут.

Пауза.

С а м о й л о в. Петр, я полежу на кровати до Житого?

П е т р. Давай.

В а с и л и й (неожиданно пьяно). Хочешь, Петр, я тебе скажу, кто Пужатого убил?

П е т р. Не ты ли уж?

В а с и л и й. Я? Да нет, не я. Максим убил.

П е т р (смеясь). А ты, брат Карамазов, научил убить?

В а с и л и й. Вот почему Кобота не забрали? Ведь очевидно, что надо забрать. Почему?

П е т р. Ну, почему?

В а с и л и й. А ты что, не замечал за Максимом ничего странного? Я еще в самом начале заметил, когда Кобот только вселился. Помню, заходит он раз, про уборку что-то говорит, что давайте графики вывешивать, кто когда пол моет, а потом спрашивает Максима: "А вы где работаете?", Максим, вижу, рассердился, говорит ему: "А ты где работаешь?" -- "В Механобре". -- "Ну так и сиди в своем Механобре!"

П е т р. Ну и правильно ответил.

В а с и л и й. Все правильно, дзен дзеном, а я думаю -- действительно, где это он так работает, что деньги есть каждый день пить?

П е т р. Ой, да сколько можно про это? При чем здесь Кобот?

В а с и л и й. Кобот ни при чем, а вот откуда они с Федором могли в Японию поехать? Или вот такую вещь возьми: сколько лет Федору? Лет сорок от силы. Ну, положим, родился он до войны, да хоть в двадцатых годах. Так как же он мог быть связан с подпольщиками еще до революции?!!

П е т р. Василий, ты что? Ты все так прямо, оказывается, и понимаешь?

В а с и л и й. Ладно, положим -- это ладно... но в Японии они точно были. Ну не перебивай меня, мне самому разобраться надо.

Короче, я вскоре... ну не вскоре, а сейчас вот... догадался, что с Максимом в явной форме произошло то, что со многими из нас происходит незаметно. Максим уступил свою душу дьяволу.

Не знаю когда и почему, скорее всего быстро и необдуманно, как все важное в нашей жизни -- бац! бац! -- посмотрим, что получится. Что получится? Как вчера пил, так и сегодня пьет.

П е т р. Да откуда, почему...

В а с и л и й. По кочану! Не перебивай, просил. А может, он вообще не понял, что получает, а что отдает? Проснулся наутро, дьявол ждет приказаний: "Что тебе, Максим, угодно?" -- "Да, вроде, ничего не угодно. А нет, закурить хочу". -- "На, пожалуйста, закури. Может, пивка?" -- "А что, и пивка можешь достать? Ну, сбегай". Вот так, может, за папиросу и кружку пива Максим отдал душу. Впрочем, бывает, что и очень умные люди отдают ее: ради красного словца.

Ну, конечно, дьявола так не устраивает, получается, что и сделки никакой не было. Ведь зло и потеря души -- когда дьявол может действовать через человека. Понятно? Сам факт договора ерунда, главное -- дела, свершенные человеком вследствие этого договора, понял? Дьявол готов и без договора помогать, лишь бы помогать -- человек и так потерял душу.

П е т р. Зло есть наказание самого себя.

М о т и н (приподнимая голову со стола). Все в мире грязь, дерьмо и блевотина, только живопись вечна. (Опускает голову на стол.)

В а с и л и й. А? Да. Так вот, задача дьявола -- дать Максиму понятие о пути зла.

П е т р. Это все хорошо, но откуда, почему?

Ж и т о й (появляясь в дверях, поет). А потому что водочка. Как трудно пьются первые сто грамм!

Петр и Василий с криками приветствия вскакивают. Самойлов с теплой улыбкой поднимается с кровати.

С а м о й л о в (с чувством). Эх, ребята!

П е т р. Ты одну купил?

Ж и т о й. Одну и еще одну вермута!

Петр, Василий и Житой берутся за руки и пляшут, возбужденно вскрикивая и мыча. По магнитофону в это время звучит фортепьянная вещь Эллингтона "Через стекло".

Ж и т о й. Эй, Мотин, хватит кемарить, вставай!

М о т и н (не поднимая головы). Я ничего... хорошо, сейчас, только пусть голова полежит...

Ж и т о й (хорошим, благословляющим голосом). Ну, ребята, ладно, я разливаю. (Разливает.) Уплочено! Налито!

Все, кроме Мотина, выпивают со словами "хорошо пошла", "нормально", "воды дай".

С а м о й л о в. Петр, а почему у тебя баб нет?

П е т р. Где нет?

С а м о й л о в. Ну вот пьем сейчас и раньше, а все баб ни одной нет.

П е т р (скорбно). Хватит, потому что...

Ж и т о й. Зря. С бабами веселее. А, хрен с ними, нам больше достанется. (Разливает.) Нет, все-таки Эллингтон ничего.

С а м о й л о в. А гитара есть?

П е т р. Нет! Нету!

С а м о й л о в. Жаль... А у соседей есть?

П е т р. Нет.

Ж и т о й. Ну, ребята, нормально выпили сегодня. Еще бы по фуфырю -- и не стыдно людям в глаза будет взглянуть.

С а м о й л о в. Сходим за гитарой?

Ж и т о й. Куда?

С а м о й л о в. У меня парнишка знакомый рядом, может, у него есть.

Ж и т о й. Ты чего? Мы пойдем, а они тут все допьют?

В а с и л и й. Зачем тебе гитара?

С а м о й л о в. Лешка, давай сбегаем, тут рядом.

Ж и т о й. А! Хрен с тобой! Давай-ка на дорожку! (Пьет.) Смотрите, без нас не очень!

П е т р. Хорошо Самойлов ведет себя сегодня, без выпендрона.

В а с и л и й. Да, это надо зарубку сделать.

П е т р. Слушай, а чего ты там плел насчет Максима? Что он душу дьяволу продал? Притчу какую-нибудь хотел рассказать или так, спьяну?

В а с и л и й. Почему спьяну? А, так вот я остановился, что задача дьявола -- дать Максиму понятие о зле. Это и нетрудно, мир во зле лежит, а у Максима еще и дьявол в помощниках.

П е т р. Он у всех в помощниках.

В а с и л и й. Ну, вот дьявол Максима и подначивает -- чего не пользуешься? Давай, развивайся; хочешь, знание книг всех в тебя вложу, хочешь, поедем путешествовать -- по опыту все узнаешь. Ведь бесу для начала нужно, чтобы Максим поумнел, чтобы было чем искушать; а во-вторых, как митрополит Антоний говорит: зверям закона не дано, да Он с них и не спрашивает. А вот со знающих, вот с них по знанию и спросится. Незнание закона освобождает от ответственности.

П е т р. Ну не думаю. Колесо санс....

В а с и л и й. Прошу, не перебивай. Сыт я твоим колесом сансары. Конечно, не совсем так. Но где ж ты увидишь, чтобы человек за кружку пива от Бога ушел? А Максиму, собственно, ничего не надо, -- не подкопаться -- ни сокровищ, ни власти, ни суккубов там обольстительных. Чист, как киник, и знает, что ничего не знает, а то, что пьет, -- чего там... Что ж, говорит, можно и путешествовать. Отправились Максим с бесом в путешествие. Поехали аж на другой конец света, видели там... видели там индейцев настоящих: круглый год в туристских палатках живут и не работают. Были в Майнце, где Майн впадает в Рейн, видели пожар и как человек из окна на простыню прыгал. Были в Голштинии, были в Паннонии, ничего особенного не видели. Были в Ирландии, видели мужика с бородой и грудями до пупа. В Амстердаме видели магазин, где бутылочного пива одного восемьдесят сортов, не считая баночного. Были в Саваттхи и Джеттаване, видели, как электростанция разрушилась. Были в Марокко, там почти все арапы, а есть и в простыню завернутые. Были на Сандвичевых островах, видели такую рыбу зеленую, что как посмотришь, так и блеванешь. Были в Орехово-Зуево, там у ларька длинная очередь. Один мужик, чтобы очередь не пропустить, прямо в очереди мочился несколько раз. Из всего путешествия этот мужик Максиму больше всего понравился, решили взять его с собой. Это Федор.

П е т р. А! А я думал ты кончишь тем, что Федор -- это Мефистофель и есть.

В а с и л и й. Были потом в Приене ионическом, видели памятник Бианту с надписью: "В славных полях Приенской земли рожденный, почиет здесь, под этой плитой, светоч ионян -- Биант". Надпись была, правда, на древнегреческом, и Максим не смог ее прочитать. Тут он впервые пожалел, что не умный. Были в Фивах, видели мудрого мужа, который на вопрос, чему научила его философия, отвечал: "Жевать бобы и не знавать забот". Максим не понял, ну и снова захотел стать умным.

И говорит дьяволу: хочу стать умным. А дьяволу того и надо. Раз -- и стал Максим умным, как... два Платона. Долго сидел Максим такой умный и ничего не говорил. Открывал было рот, чтобы сказать что-то, но снова его закрывал.

Петр разливает с нетерпением.

В а с и л и й. И был его ум так велик, что сам мог понять свою ущербность. Ведь один ум -- что с него? Разве философом сделаться, или математиком, или вождем народным. Ну и что?

П е т р. Как, ну и что?

В а с и л и й. Ты же сам говорил -- помешались на самоочевидности разума?

П е т р (раздраженно). Видел я, куда ты клонишь... Если бы ты, западник, не был пьян, вспомнил бы, что Фауста Мефистофель этим и искушал:


Лишь презирай свой ум да знанья луч,

Все высшее, чем человек могуч...

Тогда ты мой без дальних слов!

В а с и л и й. Вот расскажу тебе такой случай. Был я на конференции по Достоевскому -- хорошо, здорово, все докладчики -- ученики Лотмана да Бахтина. Кончилась конференция, начались обсуждения... Выходит старичок какой-то, аж трясется от волнения. Он вовсе не готовился выступать, он вообще говорить не умеет "как по писаному"; просто очень любит Достоевского. Этот старичок рад и взволнован, что услышал столько мудрых речей, ну и хочет поблагодарить, как умеет, этих мудрецов, да все нескладно говорит, волнуется очень. И вот эти мудрые люди, наизусть Достоевского знающие (ты учти -- именно Достоевского!), начинают над ним ржать! Куда, мол, со свиным рылом в калашный ряд! А? Вот тебе их ум. Что бы тут сказал Федор Михайлович?

Петр разливает.

В а с и л и й. Эти докладчики очень умные, прямо страх какие умные! Да не ущербен ли ум один?

Ну ладно, вот и Максим почувствовал это. Слушай, ты мне вермута в водку налил! А что Максиму делать? Что еще попросить? Пискнул было в отчаянье, что чего там мелочиться, раз путь Бога теперь недоступен -- делай меня антихристом. Бес ему: нечего, нечего, много таких желающих, -- а сам-то рад, думает -- дело в шляпе.

Тут Максим очнулся, головой встряхнул, опомнился, да не совсем. Ну тогда, говорит, хочу благодати Божьей.

Бес на него только шары выкатил. Опомнился Максим, засовестился, улыбнулся горько. Как ему с бесом бороться? Бог-то простит...

Ж и т о й (входя). Да они уже вермут открыли! Самойлов, давай-ка!

Житой разливает. Самойлов с мудрым видом настраивает гитару.

П е т р. Ты нам-то налей.

Ж и т о й. Да налью, не ссы! (Разливает.) Мотин, ты так до утра и проспишь?

В а с и л и й. Пусть спит, у него действительно работа хреновая.

П е т р (Василию). И чем дело кончилось?

В а с и л и й (после паузы). Да ладно... как-то не знаю уже. Ну победил Максим, остался, правда, без ума, да и из Японии своим ходом добирались.

Ж и т о й. Кого победил?

В а с и л и й. Да нет, я так...

П е т р (строго). При чем здесь Кобот? И работа?

В а с и л и й. Ни при чем, успокойся.

П е т р. А помнишь, как Максим: и ты доиграться хочешь? И с дьяволом со своим этим вечно... Такую байку меньше всего к Максиму можно отнести. Да ты уж пьян, вижу!

Ж и т о й. Нормально выпили!

Самойлов с сосредоточенным видом играет отрывки разных мелодий. Он играет очень быстро и чуть трясется.

С а м о й л о в (хлопнув себя по колену). Эх, Лешка, наливай, поехали!

Ж и т о й. А! Чего там! Давай! (Разливает.)

С а м о й л о в. Ну, начинайте, что хотите, а я продолжу. Люблю песню.

Небольшая пауза.

В а с и л и й.


Гул затих. Я вышел на подмостки,

Прислонясь к дверному косяку,

Я ловлю в далеком отголоске,

Что случится на моем веку.

С а м о й л о в (подхватывает).


А в это время --

На столе стояли три графина.

Один -- с карболовой водой.

Другой -- с застоем гуталина.

А третий -- и вовсе был пустой!

Замешательство, смех.

Ж и т о й.


Из-за острова на стрежень

На простор речной волны

Выплывают расписные

Стеньки Разина челны.

С а м о й л о в и Ж и т о й (хором).


А на столе стояли три графина.

Один -- с карболовой водой.

Другой -- с настоем гуталина.

А третий -- и вовсе был пустой!

Общий смех.

П е т р (с поганой ухмылкой).


Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

В с е (хором, с ликованием).


А на столе стояли три графина.

Один -- с карболовой водой.

Другой -- с настоем гуталина.

А третий -- и вовсе был пустой!

Поедем в Царское Село?

Как-то вечером Василий со стаканом пива в руке говорил:

-- В Пушкине, сколько раз приезжал, каждый раз в пивбаре раки бывали.

-- Почем? -- спросил Петр.

-- По одиннадцать копеек штучка.

-- Крупные?

-- Да нет, мелкие вообще-то... не в этом дело, ты когда-нибудь видел, чтобы в пивбаре раков давали?

-- Видел, -- из гонора ответил Петр.

-- А где это -- Пушкин? -- спросил Федор, сворачивая ногтем пробку.

-- Как где? Ты что, не был? Под Ленинградом, на электричке двадцать минут.

-- Так чего, поехали? -- осведомился Федор в сторону Максима, развалившегося в кресле, как Меншиков на картине Сурикова. Максим безмолвствовал.

-- Когда, сейчас, что ли? -- спросил Петр.

-- А когда?

-- Надо уж с утра, в выходной; там в парк сходить можно.

-- Поехали в выходной.

-- Идите вы в жопу со своим Пушкином, -- прервал разговор Максим, -- пацаны, раков они не видели...

Он встал, уже стоя допил пиво, подошел к раскладушке и, сняв ботинки, лег. Раздался звук, как если бы, скажем, два отряда гусар скрестили шпаги.

-- А чего не съездить? -- сказал Федор.

-- Какого ляда туда тащиться... -- после долгой паузы, когда никто уже и не ждал ответа, объяснил Максим.

Да, конечно, трудно и представить Максима и Федора вне дома или его окрестностей, хотя поди ж ты -- были в Японии...

-- А чего, поехали в субботу? -- не унимался Федор.

-- Вали хоть в жопу, темноед, -- проговорил Максим.

-- Почему темноед? -- удивился Петр.

-- Потому что ночью встанешь поссать, а он сидит на кухне в темноте голый и жрет чего-нибудь из кастрюли.

Все засмеялись, Федор особенно умиленно:

-- С похмелья! С похмелья-то оно конечно! А у Кобота всегда в кастрюле суп есть!

Налили по пиву.

-- Петр, дай-ка бутылочку, -- лежа головой к стене, крикнул Максим.

Петр подал бутылку пива; Максим, как больной, кряхтя повернулся и стал пить.

-- Ладно, -- сказал он, утирая пену с губ, -- сегодня понедельник? В субботу поедем, только теперь уже точно.

-- Ну, а я про что говорил? Я же говорил! -- развел руками Федор, многообещающе улыбаясь.

* * *

На следующий день ученики прямо с работы приехали к Максиму и Федору, чтобы все подробно обговорить, приготовиться, точно все наметить.

У Петра в эту субботу оказался рабочий день, но он договорился об отгуле, хотя ему и не полагалось. Пришлось выклянчивать, обещать всякое. Особенно трудно объяснить, зачем понадобился отгул. Не сказать же прямо -- договорился в Пушкин поехать, -- не пустят! В воскресенье, скажут, поезжай. У Василия все вроде было нормально, хотя сама работа ненадежная -- в любой день могли отправить в командировку -- правда, всегда на один день.

Сидели часа три и почти не пили -- считали, сколько денег надо, да во сколько выехать, что брать с собой. Федор неожиданно для всех очень беспокоился, приговаривал: "Пальтишко взять не забыть, ватничек захватить", -- хотел, чтобы все было тщательно распланировано, суетился. Обычно он совершенно ни о чем не заботился -- есть ли деньги, заплачено ли за квартиру; есть ли в доме еда -- все ему до лампочки, в чем спал (а спал обычно одетый), в том и гулял везде. Тут же его будто подменили. Поездка в Пушкин казалась ему совершенно необыкновенным, чудесным делом, которое ни в коем случае нельзя пустить на самотек. Максим тоже вел себя необычно -- никаких высказываний типа "да ну в жопу", ко всему внимателен, даже разрешил Федору взять ватник. Видно было, что они с Федором и до прихода учеников долго говорили.

В конце концов решили: вино и продукты купить на следующий день, в среду, чтобы уже не дергаться. Деньги на это достанет Петр -- продаст в обеденный перерыв свои книги по искусству, деньги передаст тут же Максиму, который сам вызвался все купить. На том и разъехались.

* * *

Еще не скучно? С продажей книг не повезло -- взяли только половину, денег явно мало. Вдобавок утром Петру позвонил Василий и сказал, что его-таки посылают на буровые, в командировку -- сегодня, на день, вернется в четверг вечером, в крайнем случае -- в пятницу утром.

Максима новости прямо подкосили, хотя и ясно было, что страшного ничего нет -- Василий в пятницу приедет, а деньги Петр завтра достанет.

-- Да не в этом дело, -- безнадежно махал рукой Максим, -- Федор разволнуется, да и вообще... нервы трепать.

После перерыва опять позвонил Василий, сказал, что никуда он лучше не поедет, а упросит приятеля поехать. Вечером Петр, конечно, пошел к Максиму, успокоить.

Там оказалась довольно дерганая обстановка. Единственное, что могло радовать душу, это ватник и пальто Федора, аккуратно сложенные в углу. Максим, сколько ни ходил по магазинам, портвейна не купил, с непривычки разозлился, купил пока две бутылки водки, одну из которых они с Федором для успокоения и уговорили. Корить их не стоило -- видно, что Максим сам больше всех мучается.

Петр предложил плюнуть и забыть, то есть не в смысле, что совсем не ехать в Пушкин, об этом никто не мог и помыслить, а в смысле плюнуть на неудачи сегодняшнего дня и завтра начать все по новой и наверняка: Петр понесет те книги, которые точно возьмут, Максим будет искать до упора, пока не найдет, -- не так это трудно, сегодня случайно не повезло.

Твердо так решив, успокоились, на радостях распив вторую бутылку водки.

* * *

Опять с утра позвонил Василий и сказал обиженно, что приятеля, подлеца, не уговорить, и он немедленно выезжает, а в пятницу утром будет как штык. Ну, это в общем не страшно.

Хуже было со сдачей книг. "Букинист" в этот день оказался закрыт на переучет.

-- Ядрена вошь! -- кричал Максим. -- Ты, обалдуй, целыми днями в этом магазине околачиваешься, неужели не запомнить, когда он работает?

Что ему объяснишь? Петр позвонил на работу, сказав, что срочно надо поменять паспорт, и поехал с Максимом в другой магазин.

Народу было -- тьма. Максим томился в жарком помещении, надсадно вздыхал, ходил туда-сюда, поссорился в подворотне со спекулянтом. И все был чем-то недоволен.

"Я же свои книги, позарез мне нужные, продаю -- а он все недоволен; вчера пропил все -- а теперь он недоволен! Не угодил!" -- думал Петр и, чтобы окончательно растравить душу, перебирал книги, принесенные для продажи.

Наконец продали, вышли на жаркую улицу.

-- Что там Федор собирается с ватником делать? -- спросил Петр.

-- Хрен с ним, пусть с ватником таскается, лишь бы пальто оставил.

-- Как же, оставит он, удавится скорее. Слушай, Максим, давай договоримся. Я сегодня вечером не приду...

-- Это почему?

-- Да потому что работа у меня, служба! Я уже на два часа с обеда опоздал, вечером отрабатывать надо!

-- Не ори, как припадочный!

-- Ну... в общем, завтра, в пятницу, после работы сразу приезжаю, Василий тоже, а в субботу, значит, прямо утром...

-- Ну, смотри! -- с угрозой сказал Максим, круто повернулся и, хромая, пошел прочь.

* * *

В пятницу утром Петру по междугородному телефону позвонил Василий и объяснил, что он тут мотается, как говно в проруби, подгоняет всех, но никто ни хрена делать не хочет, короче, приедет он только в пятницу поздно вечером или в крайнем случае -- ночью. Петр прямо при сослуживцах стал материться, настолько у него за день наросло тревоги и за Василия, и за Максима, неизвестно, купившего ли хоть что-нибудь.

Договорились на том, что Василий вечером выезжает, кровь из носа, а если не успеет там доделать, пусть бросает все к чертовой бабушке, пусть хоть с работы выгоняют.

Василий пробовал было заикнуться о том, что в Пушкин можно поехать и в воскресенье, но Петр прямо завыл и пообещал теперь-то уж в любом случае набить Василию морду.

Василий, не слушая, орал, что Петр на его месте руки бы на себя наложил, что он тут на последнем дыхании все делает, чтобы вовремя вернуться в Ленинград, а говно всякое сидит себе там... Петр положил трубку.

Не успел на Петре и пот обсохнуть, раздался звонок. Позвонила жена Василия (да, ведь Василий женат -- не странно ли?) Леночка, спросила, где Вася.

-- Как где? На этих, буровых!

-- А? Ну ладно. Извини, я тороплюсь, в общем, если ты увидишь его раньше меня, передай, чтобы он немедленно, понял? -- немедленно ехал ко мне.

Короткие гудки.

Петр вскочил, побежал в кассу взаимопомощи и занял десятку, чтобы усмирить панику и хоть что-то сделать для общего дела, как дурак, купил три бутылки сухого (портвейна не было).

* * *

Вечером все было хорошо. Петр, Максим и Федор сидели за столом, распивая, как благородные, одну бутылку сухого вина.

Сумка с портвейном, двумя сухого и колбасой, тщательно застегнутая, стояла у двери.

Но, Боже, что это было за утро! И, конечно, дождливое. Петр каждую минуту порывался бежать во двор встречать Василия, но Максим силой сажал его на стул:

-- Чтобы и ты потерялся?!

Федор, видно вообще не спавший ночью, сидел у окна будто в ожидании ареста -- сгорбленный, вздрагивающий при каждом шорохе. Максим, скрестив руки на груди, вперился в циферблат часов, специально вчера одолженных у Кобота.

Часы люто, нечеловечески стучали.

Звонок все-таки раздался, но казалось -- ему не искупить предшествующую муку.

Василий ворвался в квартиру, будто спасаясь от погони.

-- Все! Поехали! -- сразу закричал Максим.

Все забегали туда-сюда по комнате. Федор, как солдат по подъему, бросился надевать ватник.

-- Стойте! Посидим перед дорогой, -- опомнился Петр.

Все сели кто куда. Василий, блаженно улыбаясь, вытирал пот. Не подлец ли?

-- Ну, пошли.

Чинно спустились по лестнице, прошли через двор, помахав руками очереди у пивного ларька (нужно ли говорить, что вся очередь со вторника знала о поездке в Пушкин?).

Как-то без нетерпения дождались автобуса. Автобус резко тронулся, все повалились друг на друга со счастливым смехом. Петр, однако, осторожно прижимал к груди сумку.

-- Стой! -- страшно закричали позади -- кто-то, падая и плача, бежал вдалеке. Это Федор не успел сесть.

* * *

Нет, есть все-таки люди, умеющие не дрогнуть под ударами судьбы, как каменный мост во время ледохода.

Наверное, мой Максим все-таки такой, хоть и пытался драться с шофером автобуса так, что тот из злости не открыл дверь на следующей остановке, заодно попало и Василию, настаивавшему на диком предположении, что Федор догадается ехать следом и, стало быть, нужно ждать следующего автобуса.

Но кто бы смог так остановить первое же такси, не имея в этом деле никакого опыта? Только Максим. Так Геракл остановил у пропасти колесницу какой-то царевны.

А кто бы смог найти Федора, с искусностью подпольщика (проворонил Федор свое призвание!) захоронившегося, пропавшего в промежутке между автобусной остановкой и домом?

Нет, Максим -- это супер.

* * *

Часа через два они уже шагали под сводами Витебского вокзала. Плотной группой, держась за плечи и руки друг друга, поминутно оглядываясь и пересчитываясь, они вошли в электричку. Сразу обмякнув, как мешки с картофелем, опустились на скамейку. Говорить не хотелось.

Электричка застрекотала, тронулась, и Федор прижался лицом к стеклу, более чем по-детски водя глазами туда и обратно. Все улыбались и тоже смотрели в окно.

-- Ну что же, может, сухонького по этому поводу? -- спросил Петр.

-- Давай, -- чуть помедлив, сказал Максим. -- Можно и сухонького, раз такие дела. Не думал я, что выйдет у нас. Повезло, здорово повезло.

-- Что не выйдет? -- осведомился Петр.

-- В Пушкин поехать.

-- Почему не выйдет? Странно, что еще такая канитель получилась.

-- Орясина ты полупелагианская. Много ли у тебя чего выходило?

Достали бутылку сухого, вот только ножа ни у кого не нашлось. Настолько непривычно было пить сухое, что никто, даже Федор, не имел особого опыта открывания таких бутылок -- с пробкой.

-- Эй, приятель, у тебя штопора нет? -- обратился Василий к человеку, сидящему невдалеке. Тот мотнул головой.

-- А ножа какого-нибудь?

Гражданин, чуть помедлив, достал узкий, похожий на шило нож.

Василий приладился и стал продавливать и терзать пробку, но никак не получалось.

-- Мне выходить на следующей, -- сказал гражданин.

-- Не ссы, выйдешь, -- беззлобно откликнулся Максим, насмешливо и мудро хлюпнув носом. Видно было, что он расслабился и пришел в себя.

Василий заторопился и стал тыкать ножом так, как толкут картошку на пюре. При очередном ударе он промахнулся и всадил нож себе в запястье. Струйка крови ударила в пыльный пол.

-- В вену, -- печально констатировал Василий. Сидящие невдалеке граждане всполошились, стали глядеть с отвращением, некоторые пересели.

-- Немедленно идите в травмпункт! -- вскричал мужик, который дал нож. -- Пойдемте, что вы сидите?

Действительно, электричка стояла на остановке. Стояла и стояла, пока не объявили:

-- Товарищи, просим освободить вагоны. Электропоезд дальше не пойдет.

* * *

Когда они вылезли в Пушкине, кровь уже не покрывала платок новыми пятнами.

Небо было сплошь в тучах, накрапывал дождь.

-- Да, не зря ты, Федор, ватник взял! -- засмеялся Петр.

-- А мы пойдем в парк? -- оглядываясь, спросил Федор.

-- Конечно, -- ответил Максим.

Все улыбались.

Похмелье

Петр раскрыл глаза с таким ощущением, будто открывалась чуть зажившая рана.

-- Пойдешь на работу? -- повторил Максим.

-- Нет, -- ответил Петр и накинул пальто себе на голову.

Под пальто душно, уютно, пахнет махоркой, что-то кружится. В кулаке, кажется, сидят маленькие существа и проползают туда и обратно. Быстро-быстро ползут, а то и большой кто-то пролезет, со свинью. Странно, отчего так неуравновешенно, что во рту жжет и сохнет, а ногам, наоборот, очень холодно? Оттого, что голова главнее? Или короче? Или...

-- Пиво будешь? -- спросил Максим.

-- Нет.

Человечки проползли в кулак по нескольку сразу. Нет, ни на какую работу. Или... А, это он про пиво, буду ли пиво, ну-ка!

Рывком сбросил пальто и сел.

-- Я тебе налил, -- сказал Максим, -- давай, чтоб не маячило.

Утро дымное; но не в том смысле, что накурено, нет. Ранние косые лучи играют на бутылках, как в аквариуме, и все белое кажется перламутровым, дымным. Ну не прекрасно ли -- бывает еще и утро. Перламутра перла муть. Не пива, а кофе надо побольше, и ходить, удивляться.

Петр встал, поднял с пола ватник и, не зная, куда положить его, не в силах думать над этим вопросом, бросил.

Взял стакан, поклацал по нему зубами.

В каждый момент случалось очень многое, слишком неуместно отточены сделались чувства. Взявшись за ватник, Петр начал было гнуть Бог знает как далеко идущую линию поведения -- не выдержал, изнемог, бросил. И за пиво взялся так же -- вложив все свои чаянья, со стоном глянул в глубокую муть, поднес к губам, приник поцелуем. Пиво казалось очень густым и даже как будто не жидким, сразу устал пить.

-- Вон вода в банке, -- сказал Максим.

Петр пошатался туда-сюда, выпил воду.

-- Слышь, Максим, мне вроде в военкомат надо, свидетельство мобилизации приписное... предписательство...

-- Вали, вали.

Петр тотчас же повернулся и вывалил на улицу.

* * *

Пройдя метров двести, он остановился и внимательно оглядел небо. Не вышла, видно, жизнь. Поломатая. Все насмарку. Псу под хвост. Петр засмеялся -- непонятно, почему это с таким удовольствием, этак игриво, да откуда такая мысль сейчас?

Грустно и легко. Не выпить ли кофе? Нет, здесь только из бака пойло по двадцати двум копейкам. Надо пожрать, кстати. Или домой? Домой.

* * *

Как счастливы первые полчаса дома -- сидишь, ешь один, читаешь какое-нибудь чтиво, хоть "Литературную газету". Ничего не случается, ничего не воспринимаешь. Плата за отсутствие получаса жизни -- всего ерунда, не больше рубля -- худо ли?

Петр накрыл грязную посуду тряпкой, что подвернулась под руку, лег на диван. Оглядел книги, покурил. Встал, послонялся. Включил магнитофон, и, хоть тотчас же выключил, нервный Эллингтон успел все испоганить.

Петр очнулся второй раз за утро, того и гляди снова человечки в кулак полезут. Нужно начинать день сначала. Или ложиться спать.

Нудное, суетливое беспокойство за судьбу дня! -- что-то надо ведь сделать, хоть кофе нажраться, хоть что.

Нужно остановить эту расслабленность и для начала спокойно, не торопясь, прочитать наконец "Плавание" Бодлера -- ни разу в жизни, ей-Богу, не нашлось для этого свободного времени. И если не сейчас, то никогда не найдется из-за этой же расслабленности.


Для отрока, в ночи глядящего эстампы,

За каждым валом -- даль, за каждой далью -- вал.

Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!

Ах, в памяти очах -- как бесконечно мал.

В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,

Не вынеся тягот, под скрежет якорей...

С первых же строк Петр почувствовал, что это то, что эти строки он будет знать наизусть и они будут спасать его и в автобусных трясках, и под жуткими лампами дневного света на работе; однако, не дочитав и до половины, заложил спичкой и сунул в портфель -- не то! Стихи прекрасные, но быстрее же, быстрее, некогда тратить время на стихи. Что же сделать?

Пыль медленно клубилась на фоне окна. Казалось, что смотришь в окно, на голубей, на заборы -- как на волшебное долгожданное кино.

В Эрмитаж? В Эрмитаж...

Петр в оцепенении усмехнулся -- давно ли был в Эрмитаже, давно ль слушал спор восторга со скукой перед любимым портретом? Портретом Иеремиаса Деккера. Скука говорила: "О! Как обрыдло! Одни переработанные отходы -- сколько же их просеивать?"

Восторг говорил своей супруге: "Оставь меня хоть на час. Не навязывай свое проклятое новое, я все еще жив!"

Нет, Эрмитаж требует согласия с самим собой. А все остальное? Как нудно это предчувствие лучшей участи! Ну неужели для этой жизни родится человек, где хочется быть серьезным и торжественным, а никогда, ни в одну минуту не достичь этого, хоть дразнит, маячит где-то рядом!

Или это я один такой? Или я не могу никого полюбить?

* * *

Петр, как и давеча, именно вывалился на улицу, в ностальгическое и бесплодное забытье. Присев на скамейку, он сунул руку в карман и погрузил в крошево табака, скопившегося там. Казалось, что погружаешь руку в теплый песок, нет, в теплую морскую воду, когда еще чуть пьян от купания.

А песок? Мокрый песок, медленно застывающий в башни, страшные башни, как у Антонио Гауди. Далеко-далеко. И такое же уменьшающееся солнце.

Петр зачерпнул горстку табаку и взмахнул рукой. Веер коричневой пыли, как тогда из окна.

Голуби поднялись в воздух, но тут же опустились, думая, что им кинули что-то поесть. Кыш, голуби, кыш!

Хотя почему кыш? Какое слово -- кыш... А! Кыш-кыш -- так говорила... эта... когда он лез к ней целоваться.

Кстати, вот что надо сделать! Позвонить хотя бы, скажем, Лизавете и закатиться с ней в пивбар! Почему нет? Грустно и легко. Но, к сожалению, я не пью. Никогда.

Да и Лизавета, милая...

Верно сказал Василий: дьявол умеет сделать воспоминания о минутах, когда мы делаем зло, приятными. Грустными и легкими. Это верно, верно; лучше один буду маяться, чем... А что за зло такое? Что за грех? Ведь правильно говорил Вивекананда, что грех в том и состоит, чтобы думать о себе или о другом, как о совершающем грех. Что бы на это сказал Василий, этот дуалист? Да нет, он прав... И тот прав, и этот. И остальные. Все попробовал? Хватит, хватит! Пусть лучше стошнит, чем превратиться в дегустатора!

* * *

Петр шел все быстрее и быстрее, тревожно поглядывая на афиши кинотеатров. Не дай Бог туда понесет!

Правда, за полтора часа забвения от жизни -- сорок копеек.

Дешево. Но похмелье сильнее от дешевого.

Как выгодно отличается кино от жизни! Там все быстро, хоть и неинтересно бывает, и главное, сопровождается музыкой.

Какая музыка, что? Куда это я иду? Не все ли равно, чем сопровождается? Музыкой, свободой, покоем. Хоть в тюрьме. "Не надобно мне миллиона, мне бы мысль разрешить", да как ее разрешить, если ее в руку-то не возьмешь, хоть и поймал -- как скользкая пойманная рыба, -- раз -- и опять в реке.

-- Эй, парень, постой! -- окликнул Петра оборванный человек.

-- Что?

-- Ты не торопись. В военкомат идешь?

-- Нет, -- ответил пораженный Петр, которому действительно надо было в военкомат, хотя и не этого района.

-- А, ну ладно. Я думал -- в военкомат. Дай одиннадцать копеек, хоть маленькую возьму.

Петр отдал деньги и все быстрее пошел дальше, уже зная куда.

* * *

Близился вечер. Люди уже вышли с работы и стояли по очередям -- кто в магазине, а кто прямо в уличной толчее.

Петр, сгорбившись, стоял у уличного ларька и наблюдал за быстрым и нечеловеческим движением селедок на прилавке, людей и машин. Все, даже селедки, имело такой сосредоточенный вид, будто только что оторвалось от подлинного, настоящего дела ради короткой перебежки к другому настоящему делу.

Петру хотелось взять кого-нибудь из этих людей за лацканы пиджака и что есть силы крикнуть: Весть! Весть дай!

Вроде похожая фраза есть у Воннегута? Никогда не обходится без рефлексии; рельсы бездорожья.

Жизнь кажется просто невозможной, -- поди ж ты -- она продолжается. Мы продолжаем жить. Вот уже солнце между домами; последние, косые, достоевские лучи.

Чем мне больнее, тем лучше. Почему? Почему совесть, которой у меня, может, и нет, должна мучить меня незнамо за что?

Или -- прав Василий! -- это чувство первородного греха, и успокойся на этом? Или это просто грехи замучили?

Василий хоть грехи может замолить, хотя как это -- замолить? Их можно только исправить; чего, правда, тоже сделать нельзя.

Можно купить в гастрономе индульгенцию. За два сорок две. Или за четыре двенадцать.

Видно, нет мне благодати, нет ее. А без нее не жизнь -- одно название. Вот как в кино -- занавесь окошечко, откуда луч, и на экране уже ничего нет, одни разговоры. Одни разговоры. Только в луче Бога получится жить. Чтобы жить вне этого луча -- какое напряжение нужно. Да ну... Как бы ни напрягалась фигура на экране при занавешенном окошечке -- вряд ли выживет.

А вдруг все-таки сможет? А все-таки, Господи?

Ох, и зануда же я! Что делать, что делать... кем быть, да кто виноват. Да вон старичок идет через дорогу, ему же трудно! Что же ты ему не поможешь?

Петр дико махнул рукой, сплюнул и энергично перебежал улицу. Даже не замедлив шага, он толкнул дверь бара. Она не поддалась.

Швейцар смотрел, как рыба.

-- Пусти, говорю! -- крикнул Петр.

* * *

-- Ты смотри, -- сказал Максим, открыв дверь. -- Федор заболел.

-- Как заболел? Чем? -- удивился Петр.

-- Кто его знает... Никогда вроде не болел.

-- Да что у него, температура? Болит что-нибудь?

-- Температура, Кобот сказал. Не говорит ничего, в карты играть стали, а он, вижу, не может, как дохлый.

Петр быстро прошел в комнату, как бы извиняясь, присел на пол рядом с раскладушкой Федора.

-- Что, Федор?

-- Мутит чего-то. Портвею бы надо, да денег, сказал, нету.

-- И у меня нет... -- Петр виновато обшарил заведомо пустые карманы брюк. -- Ты аспирин-то принимал?

-- Кобот дал чего-то.

-- Ну, ты спи главное. Спал сегодня?

-- Весь день спал.

-- Ну вот и ладно, завтра и выздоровеешь. Или врача вызовем.

-- Нет, не надо. Завтра лучше выздоровлю.

-- Ну уж в жопу врача, -- сказал Максим, входя. -- Я как-то вызвал врача, так потом хлопот не оберешься, а толку никакого. Кобот понимает, он таблеток дал.

-- Каких, покажи.

-- Вон, на полу лежат.

На полу лежали пачки аспирина и барбамила.

-- Я завтра еще принесу, других, -- сказал Максим, -- и вообще, кончай ты... Может, он и не болеет вовсе, а так, рыбы объелся.

Петр потыкал рукой таблетки на полу, журналы, взял тетрадку, в которой Федор время от времени записывал, что придется, -- или сам сочинит, или услышит.

Посмотрел последние записи:

* * *

Если человек ест в темноте, хоть и называется темноедом, это ничего.

* * *

Одинаковое одинаковому рознь.

* * *

Нужно твердо отдавать себе отчет, зачем не пить.

* * *

Хоть и умные бывают, а все равно.

* * *

Разливное и дешевле, и бутылки сдавать не надо.

* * *

Надо верить жизни, она умнее. Вплоть до того, что -- как выйдет, так и ладно.

* * *

Ты надеешься, что как выйдет, так и ладно? Значит, выбор за тебя сделает дьявол.


А сМеРТь ДРУГА

Шла машина грузовая.

Эх! Да задавила Николая!

* * *

-- Ишь ты. Это ты когда написал? -- спросил Петр.

-- Это он сегодня, -- гордо ответил Максим.

-- И стихотворение сегодня?

-- И стихотворение.

Петр хлопнул по лбу, достал из портфеля книгу:

-- Сейчас послушайте внимательно, не перебивайте.

Федор сел и спустил босые ноги на пол, Максим чуть нахмурился. Оба закурили.


"Для отрока, в ночи глядящего эстампы..."

Возвращение из Японии

Максим и Федор, опершись друг о друга, сидели на небольшой поляне, покрытой густым слоем алюминиевых пробок; пробки покрывали это волшебное место слоем толщиной в несколько сантиметров и драгоценно сверкали золотым и серебряным светом.

На опушке поляны застыли брызги и волны разноцветных осколков. Жаль уходить, да скоро поезд.

Федор давно перестал ориентироваться -- куда ехать, в какую сторону, зачем, но Максим все-таки настаивал на возвращении. Впрочем, можно было и не думать о нем, о возвращении, -- оно медленно совершалось само собой: то удавалось подъехать на попутной машине, то спьяну засыпали в каком-нибудь товарном поезде -- и он неизменно подвозил в нужную сторону, в сторону Европы.

Возвращение неторопливое и бессознательное -- как если бы Максим и Федор стояли, прислонившись к какой-то преграде, и преграда медленно, преодолевая инерцию покоя, отодвигалась.

* * *

-- Максим, ты говорил -- поезд какой-то? -- спросил Федор.

Максим чуть приподнял голову и снова уронил ее.

Федор не нуждался в поезде; он не испытывал ни отчаянья, ни нетерпения, не предугадывал будущего и не боялся его. Но раз Максим говорил про поезд...

-- Эй, парень, как тебя, помоги Максима до поезда довести, -- обратился Федор к парню, лежащему напротив, -- случайному собутыльнику.

Тот поднял мутные, невидящие глаза и без всякого выражения посмотрел на Федора:

-- Ты чего рылом щелкаешь?

-- Да вот Максима надо довести.

-- Куда?

-- В поезд.

-- Билет надо. Билет у тебя есть?

-- Максим говорил -- у тебя билет, ты покупал. Помнишь?

Парень вывернул карманы:

-- Какой билет, балда? Где билет?

Из кармана, однако, выпало два билета.

Федор подобрал билеты, засунул Максиму в карман, поднял последнего под мышки и поволок к длинному перрону, просвечивающему сквозь кусты.

Парень побрел следом, но, пройдя несколько шагов, опустился на колени и замер.

Федор, задыхаясь и почти теряя сознание, выбрался на рельсы, чудом -- видно кто-нибудь помог -- запихнул Максима в тамбур и упал рядом, словно боец, переползший с раненым товарищем через бруствер в безопасный окоп.

Кто-то его тормошил, что-то спрашивал и предлагал -- Федор безмолвствовал и не двигался.

* * *

Когда он проснулся, Максима рядом не было.

Поезд шел быстро, двери тамбура хлопали и трещали.

Федор встал. С ужасом глядя в черноту за окном, он несмело прошел в вагон. Оттуда пахнуло безнадежным удушьем. Максима там не было, вообще там никого не было, кроме женщины в сальном халате и страшных блестящих чулках. Она с ненавистью и любопытством рассматривала Федора.

Федор захлопнул дверь. Постоял в нетерпении, морщась от сквозняка, затем открыл входную дверь и выпрыгнул из поезда.

Его тело упруго оттолкнулось от насыпи и отлетело в кусты ольхи.

* * *

Оклемавшись, когда шум поезда уже затих, Федор встал и неловко пошел по каменистой насыпи к мокрым бликам шпал и фонарю.

Уже светало, но щелкающие под ботинками камни были не видны, ноги разъезжались и тонули в скользком крошеве.

Пройдя метров сто, Федор сошел с насыпи и, раздвигая руками мокрые кусты, чуть не плача, побрел в направлении, перпендикулярном железной дороге.

Лес сочился предрассветной тяжестью; тихо.

Могло даже показаться, что все кончится плохо.

Так говорил Максим

1

Глубокой ночью встал Максим, чтобы напиться воды из-под крана, и, напившись, сел на стол, переводя дух.

И, уже крякнув, перед тем как встать, заметил на столе коробку с надписью: "Максиму от Петра".

Когда же он раскрыл коробку, там оказались коричневые ботинки фабрики "Скороход".

Бледно усмехнулся Максим и задумался, не пойти ли ему спать или еще воды попить.

И сказал: "Что же ты, Петр, единственный, кто помнит о моем дне рождения, ждешь от меня? Благодарности? Самую искреннюю из моих благодарностей ты знаешь: иди ты в жопу со своими ботинками.

Но не получишь такой благодарности, не бойся. Ибо и в этом мире надлежит каждому воздавать по помыслам его; и вот тебе моя награда.

Поистине, лучше бы тебе было думать, что я говорю это на автопилоте!"

2

"Да, ты угадал -- я и нежен, и ностальгичен, -- это ли хотел разбудить снова? Замечал ли ты, что перед Новым годом не могу ходить по улицам и посылаю в магазин Федора, -- нет мочи видеть мое задушенное детство в тысячах мерцающих елочек.

Знаешь, что такое твой подарок? Цветок на пути бегуна -- и о цветок можно поскользнуться; а что толку от него? Что толку выпившему цикуты Сократу от таблетки аспирина?"

Так говорил Максим.

3

"Воистину в яд превратил я кровь свою -- и даю вам: вот, пейте; а ты хочешь дать мне таблетку аспирина?

Я тот, кто приуготовляет путь Жнецу. Умирать учу тебя и удобрить почву для пришедших после Жнеца -- а не умереть, как слякоть всякая, под серпом.

Отравленное вино лакали твои отец и мать под грохот маршей -- и первый твой крик, когда ты вышел из чрева матери, -- был криком похмельного человека.

Вот ты ропщешь на Господа -- зачем Он не отодвинет крышку гроба, в котором ты живешь?

Но не горше ли тебе станет -- ведь ты и тогда не сможешь подняться, похмельный.

Ты добр и задумчив -- ибо немощен и пьян. О, хоть добродетелью не называешь этого!

Знаешь, что делают с деревом, не приносящим плодов? До семижды семидесяти раз окопает его Добрый Садовник.

Но что, скажи, делать с сухим деревом?

Обойдет ли Жнец вас? Движение жизни для вас -- верчение одного и того же круга: блевотина раскаяния от вина блудодеяния.

И что вино блудодеяния! -- любой яд уже пища для вас; боюсь, что опоздал я со своим чистым ядом за вашей эволюцией.

И вы еще лучшие из этой слякоти!

Закат окрасил лучшее в тебе -- но тяжесть заката не оправдание -- ни Вальсингам, ни Веничка с проколотым горлом -- не канючат отсрочки у Жнеца!"

Так говорил Максим; и, сказав, разбудил Федора, и тот вышел в кальсонах на кухню, молча сев напротив.

И Максим разлил портвейн.

Переписка Максима и Федора

Здравствуй, дорогой Максим!

Приехал в деревню я хорошо. Брат очень рад, он очень хороший и добрый. Высказываю такое соображение: ты все мои письма не выкидывай, а ложь в шкап, а я твои не буду выкидывать.

Тогда у меня будет не только "Записная книжка", а и "Переписка с друзьями", еще потом буду вести "Дневник писателя".

Больше писать нечего.

До свидания. Федор.

* * *

Здравствуй, дорогой Максим!

Забыл тебе вот чего написать: приехал я когда, на следующий день говорю брату -- пойдем в магазин. А он мне выразил такую мысль: магазина в их деревне нет, и в следующей нет, а есть только в Ожогином Волочке, а самогону нет.

Я спросил: как же вы тут живете? Он мне ответил, что собираются все мужики и идут в Ожогин Волочок весь день, а если там ничего нет, то идут до самой ночи дальше, вместе с мужиками из других деревень.

Тогда я говорю: ну, пошли. Пошли мы в Ожогин Волочок с заплечными мешками, какие тут специально у всех мужиков есть.

Больше писать нечего.

До свидания, Федор.

* * *

Здравствуй, Федор.

А... иди в жопу.

* * *

Здравствуй, дорогой Максим.

Я все удивляюсь многозначительному факту, что в нашей деревне нет магазина. От этого многие мужики наутро умирают или убивают сами себя. Потому что не могут идти далеко.

И на могиле написано: умер от похмелья.

Все это происходит на фоне того, что тут нет вытрезвителя. Поэтому по улице можно ходить сколько хочешь.

Получил твое письмо. Пиши еще.

Больше писать не о чем.

Очень по тебе соскучился; трижды кланяюсь тебе в ноги до самой мать-сырой-земли.

До свидания. Федор.

* * *

Здравствуй, Федор.

Не могу писать, похмелье ужасное.

Вот поправился, получше.

* * *

Здравствуй, дорогой Максим.

Все тут меня полюбили за то, что я городской. Многим мужикам я на память написал свое стихотворение "На смерть друга".

Если ты его не помнишь, я напомню:


А сМеРТь ДРУГА

Шла машина грузовая.

Эх! Да задавила Николая.

Мужики тут все хорошие, добрые. Читал им твои письма, понравились. "Ишь, говорят, конечно, оно похмелье... А поправился, так и хорошо ему, Максиму-то!" Но мои письма, говорят, складнее.

Я их тут так научил делать: не идти из Ожогина Волочка обратно домой, а прямо там все выпивать. Жжем там по ночам костры, я учу их дзен-буддизму, поем песни. А наутро -- пожалуйста, магазин!

Больше писать не о чем.

Бью тебе челом прямо в ноги.

До свидания, Федор.

* * *

Здравствуй, Федор!

Мне сейчас тяжело писать, Василий за меня напишет.

Здравствуй, Федор.

С интересом читал твои письма -- и вспомнилось из Андрея Белого:


"Вчера завернул он в харчевню,

Свой месячный пропил расчет,

А ныне в родную деревню,

Пространствами согнут, идет..."

И дальше:


"Ждет холод да голод -- ужотко!

Тюрьма да сума впереди.

Свирепая крепкая водка,

Огнем разливайся в груди!"

Но, Боже, сейчас-то положение хуже! И, оказывается, везде!

Ведь вся страна -- да что страна, нет никакой страны, -- весь народ начнет вот-вот вырождаться.

Пьяные слезы закапали все прямые стези и вот-вот превратятся в болота.

"Приуготовьте пути Господу, сделайте их прямыми!" -- как же! "Все в блевотине и всем тяжко, гуди во все колокола -- никто и головы не поднимет..." -- писал классик.

Да не хуже ли? Все в блевотине и всем ХОРОШО, и все в умилении и пьяной надежде, радужное искусственное небо развесили над адом.

Ну ладно... до свидания. Василий.

* * *

Здравствуй, дорогой Максим.

Получил твое письмо и Василия. Спасибо, Василий, пиши почаще.

Я живу хорошо. Сделали себе в лесу около Ожогина Волочка землянку. Некоторые мужики из Ожогина Волочка живут в этой землянке с нами хорошо и дружно.

Я написал стихотворение, которое они читают всяким женщинам, когда женщины приходят к нашей землянке. Вот это стихотворение:


еЗНАкОМОЙ жеНщИНе

Отойди!

Взад иди!

Есть второй вариант:


еЗНАкОМОЙ жеНщИНе

Отойди!

В зад иди!

Но второй вариант я никому из мужиков не говорил, а то неудобно.

Больше писать не о чем.

До свидания. Федор.

* * *

Здравствуй, дорогой Максим.

Как ты напишешь, так и будет, сам даже не знаю, что делать. Вот все тебе расскажу, как было.

Приходим мы с мужиками утром в магазин, один мужик, Николай (хороший мужик, добрый), говорит: "Тетя Маша! Дай нам десять бутылочек косорыловки".

И вдруг продавщица говорит: "Хватит! А вчерася приходили председатель, говорит: сенокос начался. Не давай им больше ничего! И завозить больше ничего не будут, пока сенокос не кончится".

Николай говорит: "Сенокос -- сенокосом, а косорыловку-то дай".

Она ему: "Хватит!"

Николай тогда так оформил свою мысль: "Так лучше бы тебе, стерва, председатель сказал: расстреляй их всех, а то сенокос начался!"

А она ему: "Уйди, Николай, креста на тебе нет!"

Тут все мужики стали меня подталкивать -- скажи, мол, ты городской.

И только я собрался высказать ей свои соображения, она говорит: "А городского вашего видеть не могу! Он вас подбил, это вы через него в землянке жить стали!"

Максим, Максим! Мне стало так плохо и стыдно, я даже закрыл лицо руками, вышел из магазина и сел на крыльцо.

Тут все мужики тоже вышли, и мы пошли по дороге куда глаза глядят.

Напиши мне телеграмму, Максим.

Больше писать не о чем.

Трижды бью тебе челом в ноги.

До свидания. Федор.

* * *

Федор, хватит тебе там околачиваться, приезжай обратно!

Максим.

* * *

Здравствуй, дорогой Максим.

Я получил твою телеграмму, спасибо.

Знаешь, Максим, я подумал и вижу, что не могу же я взять всех мужиков с собой, потому что поселить всех в нашей комнате мы, наверное, не сможем, не поместимся (а может, как-нибудь поместимся?); а вырыть в нашем дворе землянку -- там будет холодно зимой.

Поэтому я сейчас приехать еще не могу, я останусь и буду думать, что делать.

До свидания. Федор.

Часть третья
АПОКРИФИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ О МАКСИМЕ И ФЕДОРЕ

Юность Максима
(материалы к биографии)

Когда Максиму исполнилось 20 лет, он уже вовсю писал пьесы; к этому времени он уже написал и с выражением начитал на магнитофон следующие пьесы: "Три коньяка", "Бакунин", "Заблудившийся Икар", "Преследователь", "Поездка за город", "Андрей Андреевич", "Пиво для монаха", "Голем", "Васькин шелеброн" и другие.

Знакомые Максима вспоминают, что пьесы были вроде ничего, но никто не помнит про что.

Федор, знавший Максима в ту пору, утверждает, что пьесы гениальны, но про содержание сказал мало определенного; можно предположить, что это были повествования о каких-то деревнях, исчезнувших собутыльниках и про Федора во время обучения в школе.

Бывшая жена Максима также подтвердила гениальность пьес, сообщив, что пьеса "Заблудившийся Икар" была про Икара, пьеса "Бакунин" -- про Бакунина. Ее свидетельству, видимо, можно доверять, так как именно у нее хранятся пленки с записями пьес. (К сожалению, на эти пленки были впоследствии записаны ансамбли "АББА" и "Бони М".)

Бывшая жена Максима с теплотой вспоминает о вечерах, когда друзья Максима прослушивали пьесы. Обстановка была веселая, непринужденная, покупалось вино -- всем хотелось отдохнуть и повеселиться, часто употреблялось шутливое выражение, ставшее крылатым: "Максим, да иди ты в жопу со своими пьесами!"

Несмотря на то что писание пьес отнимало у Максима много времени, он, видимо с целью сбора материала для литературной обработки, служил младшим бухгалтером в канцелярии.

Учитывая, что Максим в свободное время занимался домашним хозяйством, а также то, что он часто упоминал о своем желании уйти в дворники, нельзя не вспомнить слова Маркса и Энгельса из работы "Немецкая идеология":

"...в коммунистическом обществе, где никто не ограничен каким-нибудь исключительным кругом деятельности, каждый может совершенствоваться в любой отрасли... делать сегодня одно, а завтра -- другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, -- как моей душе угодно".

Максим в полном смысле этого слова не был ограничен каким-нибудь исключительным кругом деятельности. Так, в 23 года он неожиданно для друзей оставил и литературную и канцелярскую деятельность, в течение двух лет совершенствуясь исключительно в военной области, причем не по-дилетантски, а в рядах вооруженных сил.

Вот то немногое, что известно о юности Максима до развода с женой, -- остальные сведения крайне отрывочны и противоречивы; так, бывшая жена утверждает, что с годами он становился все тоскливее и тревожнее, не ночевал дома и избегал друзей, а Федор утверждает, что, напротив, Максим "наплевал и успокоился".

В этих противоречивых суждениях даже не понять, о чем идет речь.

Сам Максим никогда не рассказывает о своей юности и на вопрос, как сформировался его характер, только с грустью смотрит в окно.

Дневник Федора

1 марта

Сегодня у нас 1 марта. Решил кроме записных книжек вести еще и дневник. Вспрыснули это дело.

2 марта

Ничего даже не помню, что было. А жалко, хотел все подробно записывать.

3 марта

Сегодня захожу я в туалет, а там на стене написано: Здесь был Агапов. Я спрашиваю у Максима: Максим, а кто это Агапов у нас был?

Максим мне и говорит, что был у нас вчера в гостях Агапов, рассказывал про войну, а я все записывал и даже плакал. Тут я смотрю -- действительно, у меня в записной книжке записано:

"Служил я в Германии, в части, что еще при немцах построена. Вот как-то раз дежурю я в столовой; первая смена уже пообедала, мы для второй все ставим, посуду убираем. Вдруг прибегает немец один из хутора, что рядом с частью стоит. "Мне, говорит, нужен только командир части! Зовите мне командира части".

Ну, подумали, позвали ему командира части. И вот этот немец рассказывает, что у него на хуторе сохранился немецкий архив, а в архиве есть документ, в котором написано, что вот эта столовая заминирована и должна взорваться как раз сегодня во время обеда. Ты представляешь? Вот эту самую столовую, где мы сейчас находимся, немцы заминировали двадцать лет назад и ведь специально, гады, рассчитали, чтобы во время обеда взорвалась!

Ну, командир части подумал -- и велел всем выйти из столовой. И только все мы вышли -- как грохнет! От столовой -- а ведь столовая здоровая, полкилометра -- ничего не осталось, даже вот с эту пробку камешка не нашли. Только воронка метров сто.

Ну, воронку заровняли, все расчистили -- и построили на этом же месте новую столовую.

Что ж ты думаешь? Прошло полгода -- и снова взорвалась столовая к чертовой бабушке! Вот гады немцы, как минировали, когда отступали!"

Вот какой случай рассказал мне, оказывается, Агапов. Я прочитал, сразу побежал в магазин.

4 марта

Сегодня суббота. Отметили это дело.

5 марта

С утра чего-то захотелось выпить.

Сказано -- сделано, выпили с отдачей. (Приписка Василия: Федор, зачем ты переписываешь из записной книжки такие длинные истории? Кроме того: пиши понятнее, например, вместо выражения "выпили с отдачей" можно написать "показал закуску" или "блеванул".)

6 марта

Поспорил с Василием: можно ли сухим вином Мерло нажраться до автопилота? Он говорил, что нет, но я выиграл очень быстро.

7 марта

Завтра 8 марта. Отметили это дело.

8 марта

Отмечали восьмое марта.

9 марта

Отмечали девятое марта.

10 марта

Василий принес бормотуху, а Петр -- косорыловку. Делали коктейли. Прилично вышло.

11 марта

Купили сегодня шесть бутылок косорыловки. Все и уговорили.

12 марта

Уже середина марта, а холодно. Для сугреву пили одну косорыловку.

13 марта

Сегодня воскресенье. Еле достали косорыловку.

14 марта

Утром Максим слабым-слабым голосом зовет: "Федор! Фе-е-е-дор!" Я подошел, говорю: "Что, Максимушко?" А он мне: "Давай-ка жахнем косорыловки!" Я не стал отказываться.

15 марта

Приходит Василий, а я ему прямо с порога говорю:

-- Basille! Cosoryilovka ou la mort? *

Он побледнел, говорит:

-- Cosoryilovka. **

А я ему:

-- Вот то-то!

16 марта

Нынче утром Василий встал, чтобы идти на работу, зашатался и упал. Я побежал, звоню Петру: "Петр! -- говорю. -- Петр! Приезжай скорее, Василию плохо!"

Петр испугался, спрашивает: "А что брать -- портвейн или косорыловку?"

Я говорю: "Бери косорыловку!" Бросил трубку и побежал.

17 марта

Сегодня я говорю Максиму: "Максим, если мы и сегодня будем пить косорыловку, то заболеем".

Он согласился. Пили портвейн.

18 марта

Утром я сказал Максиму: "Максим, ты как хочешь, а я, что греха таить, сегодня решил надраться!"

Максим хлопнул меня по плечу и говорит: "Я тоже!"

19 марта

Ничего не помню, что было.

20 марта

Ничего не помню.

21 марта

Максим, конечно, добрый, но сегодня очень обижал меня.

Я ему рассказал наконец о том, что хочу стать космонавтом, а он стал обижать меня. Я очень с горя напился.

22 марта

Сегодня Максим опять злой. Так ругался, что Петр ему говорит:

-- Максим, не нервничай так, нервные клетки не восстанавливаются.

А Максим оглянулся дико и закричал:

-- Говна не жалко!

Потом схватил бутылку 33-го портвейна и зафигачил ее винтом из горла. Мы еще на автопилоте не были, а он уже отрубился.

23 марта

Нынче Максим проснулся и в окно смотрит, смотрит. Я тоже в окно стал смотреть -- а там солнце, тепло, как в деревне или как, когда я в школе учился, бывало так тепло.

Я Максиму говорю:

-- Максим, видишь, как тепло, хорошо! Все птицы и звери радуются, поют, что зиму пережили, что зима прошла. Какие сегодня деревья, видишь? И вот тебе мой сказ, Максим: год не пей, два не пей, а уж сегодня выпить сам Бог велел!

А Максим все в окно смотрит и говорит:

-- Не будем мы сегодня пить.

-- Как, Максим, совсем ничего не будем?

-- Совсем, Федор.

-- И завтра?

1980

КОММЕНТАРИИ
(В соавторстве с В. Кулиным.)

Эпиграф

ПЛАТОНОВ Андрей Платонович (1899--1951) -- выдающийся русский советский писатель. Эпиграф взят из повести "Джан" (1934), наиболее значительного произведения А. Платонова.

Посвящение

КОНСТАНТИНОВ Игорь -- неизвестный значительный советский поэт, художник, музыкант, общественный деятель, учитель В. Шинкарева.

стр. 11

МАКСИМА -- (от лат. maxima sententia -- высший принцип) краткое изречение, формулирующее нравственное, житейское правило в четкой форме. Свойственна афоризму.

ЗАКОНЫ ДИАЛЕКТИКИ -- единство и борьба противоположностей, переход количественных изменений в качественные, отрицание отрицания -- важнейшая часть диалектики -- теории и метода познания действительности в развитии и самодвижении, философской науки о наиболее общих законах развития природы, общества и мышления; диалектика противоположна метафизике.

СУИЦИДАЛЬНЫЙ -- буквально: "самоубийственный", от англ. suicide -- самоубийство.

стр. 12

ЧЕТВЕРТНОЙ БИЛЕТ -- (разг.) 25 рублей.

КНИГИ, О КОТОРЫХ ЛУЧШЕ НЕ РАЗГОВАРИВАТЬ С МАЛОЗНАКОМЫМИ ЛЮДЬМИ -- литература, приравнивавшаяся в застойный период к антисоветской, например -- "Максим и Федор".

ПИВО СОСТОИТ ИЗ АТОМОВ -- многие предметы состоят из атомов, в том числе пиво. Пиво по возрастанию качества делится на баночное (в банках 3,5 и более литров), бутылочное (0,5 л) и снова баночное (0,33 л).

стр. 13

ЭЗОП -- древнегреческий баснописец (VI в. до н. э.), считающийся создателем (канонизатором) басни.

МОЛЕКУЛЯРНАЯ СТРУКТУРА -- ряд предметов состоит еще и из молекул.

ЭСКАПИЗМ (от англ. escape -- бежать, спастись) -- стремление личности уйти от действительности в мир иллюзий, фантазий.

стр. 14

САД КАМНЕЙ (философский сад, сад Реандзи) -- композиция из 15 камней в монастыре Реандзи (г. Киото, Япония), XV век. Автор -- Соами. Камни расположены таким образом, что одновременно можно наблюдать с любой точки только 14. Место уединенного размышления.

ХОККУ (хайку) -- жанр японской поэзии. Нерифмованное трехстишие, состоит из 17 слогов (5-7-5). Отличается простотой поэтического языка, свободой изложения.

ТАНКА (короткая песня) -- жанр японской поэзии. Нерифмованное пятистишие, состоящее из 31 слога (5+7+5+7+7). Отличается поэтическим изяществом и лаконичностью.

ТАНК (англ. tank) -- боевая гусеничная бронированная машина. Впервые применены в 1916 г. английскими войсками во время 1-й мировой войны.

БРОНЕТРАНСПОРТЕР -- броневая гусеничная машина или колесная боевая машина для перевозки мотострелков к полю боя и их огневой поддержки. Впервые появ. в Великобрит. в 1918 г.

САКУРА -- декоративный вид вишни. Дерево-символ Японии. Плоды несъедобны.

КИОТО -- город на о. Хонсю (Япония), до 1868 г. -- столица Японии.

МИКАСА, КАСУГА, АВАДЗА, ИНАМИДЗУМА, ТАГО -- города в Японии.

РЯБОВО, РЖЕВКА, ГРИВА, ПИСКАРЕВКА, ВСЕВОЛОЖСК -- города и поселки в Ленинградской области.

ПЕТРОКРЕПОСТЬ -- город в Ленинградской области. До 1611 г. -- Орешек, в период 1702--1944 г. -- Шлиссельбург.

ВЛОМИЛ -- ударил (груб.).

стр. 15

САКЭ -- японская рисовая водка.

ЛАВКА -- торговая точка (разг.).

ДЗЕН-БУДДИЗМ -- см. комментарий к стр. 65.

МАКСИМ СТОЯЛ С ПОДНЯТЫМ ПАЛЬЦЕМ... -- Хокку описывает распространенный в практике дзена коан -- внезапно поднятый вверх палец вместо ответа на вопрос может привести к сатори.

ЦИНОВКА -- плотная плетенка из лыка, соломы, камыша, травы. У народов Азии -- подстилка для сиденья.

ВАЛИЛСЯ ПРЯМО НА ЦИНОВКУ... -- из ранних редакций: "Валился прямо на татами..."

ТАТАМИ -- японская циновка из соломы. В спорте -- упругий ковер для борьбы дзюдо. Размер 14х14 м.

стр. 16

РАНСЭЦУ (1652--1707) -- японский поэт, ученик Бас[cedilla].

САМОСОЗЕРЦАНИЕ -- то же, что и медитация, особая психическая активность личности, целью которой является достижение состояния углубленной сосредоточенности. Распространено в дзене как способ отвлечения от эмпирического мира. Сопровождается телесной расслабленностью, отсутствием эмоциональных проявлений.

ФУДЗИ -- Фудзияма, действующий вулкан на о. Хонсю (3776 м). Священная гора японцев. Излюбленный объект японского искусства.

ХОКУСАЙ Кацусика (1760--1849) -- японский живописец и рисовальщик, мастер цветной ксилографии. Представитель школы Укий[cedilla]-э.

ИЗУМРУДНОЮ ЯШМОЮ... -- винные или пивные бутылки в описываемое время изготовлялись из полупрозрачного зеленого стекла.

ХАРАКИРИ (от яп. хара -- живот и кири -- резать) -- ритуальная форма самоубийства путем вспарывания живота, принятая в среде самураев, совершалась по приговору или добровольно.

РЫЛО -- лицо (груб.).

АКУТАГАВА РЮНОСКЭ (1892--1927) -- японский писатель.

стр. 17

...РУКАВА У ФЕДОРА МОКРЫ... -- один из традиционных образов японской поэзии -- мокрые рукава кимоно страдающей женщины.

стр. 18

ДЗЕН -- японский эквивалент китайского "чань" от санскритского "дхъяна". Обозначает в индуизме и буддизме сосредоточенное созерцание, медитацию (см. прим. к стр. 21). Дзен-буддисты связывают дхъяну с практикой "сатори" -- неожиданным "просветлением", обнаружением мудрости Будды в индивидуальном преображенном сознании человека. Характерно абсолютное пренебрежение к любой внешней форме бытия личности. Основатель -- индийский проповедник Бодхидхарма (VI в. н. э.).

КОАН -- "...Система, в настоящее время используемая большинством последователей дзена. Буквально коан означает общеизвестный публичный документ, с помощью которого Учитель пытается проверить, насколько глубоко понимают его ученики". (Доктор Дайсэцу Т. Судзуки, из книги "Жизнь по дзену", Лондон, 1950.)

ДА ИДИ ТЫ В ЖОПУ -- парадоксальный и алогичный ответ на вопрос, вплоть до удара палкой, -- почти непременная концовка дзен-буддистской притчи.

БОДХИДХАРМА -- первый патриарх дзена в Китае, впервые принес в начале VI века идею дзена из Индии.

В ЧЕМ СМЫСЛ ПРИХОДА БОДХИДХАРМЫ С ЮГА? -- Вопрос аналогичен вопросу: "В чем смысл дзен-буддизма?"

стр. 19

ДАЙСЭЦУ СУДЗУКИ (1869--1966) -- японский ученый-философ, пропагандист дзен-буддизма в Японии и Европе, автор десятков книг по дзену. Не принадлежал ни к одной из японских школ буддизма, но почитается в Японии как просветленный буддист.

ЗВЕЗДАНУЛ -- ударил (груб.).

ЗВЕЗДАНУЛ ЕГО ПО БОЛЬНОМУ УХУ -- притча напоминает высказывание одного из патриархов дзена: "Если бы я встретил Будду, то дал бы ему по башке".

ПОДЖОПНИК -- пинок пониже спины, обычно ногой (вульгарн.).

НАШЕЛ В СЕБЕ МУЖЕСТВО НЕ ИСПРАВЛЯТЬ ОШИБКУ -- "Сделав ошибку, имей мужество не исправлять ее" -- афоризм И. Константинова, мировоззрение которого недалеко ушло от дзен-буддизма.

ЗАСУНУЛ КОТА В БУТЫЛКУ -- притча ассоциируется с известнейшей из традиционных:

Ученик спросил:

-- Утенка посадили в кувшин. Он вырос в гуся и не пролезает в горлышко кувшина. Как его достать, не разбивая кувшина?

Вместо ответа учитель громко выкрикнул имя ученика.

-- Я! -- отозвался ученик.

-- Ну вот, -- спокойно заметил учитель, -- гусь уже свободен.

Ученик испытал просветление.

стр. 21

ЧЕТВЕРТИНКА -- бутылка водки емкостью 0,25 литра (разг.).

стр. 22

МОНОГАТАРИ (сказание) -- жанр японской повествовательной литературы. В широком смысле -- повесть, роман, в узком -- произведения IX--XVI вв.

"ЗВЕРОБОЙ" -- крепкая настойка.

КЛЕОПАТРА (69--30 г. до Р. Х.) -- последняя царица Египта (с 51 г.) из династии Птолемеев (см. А. С. Пушкин "Египетские ночи").

БУТЫЛКУ ОБТЕРЛА... -- винные бутылки доставлялись в магазины с ликеро-водочных заводов в ящиках со стружками.

стр. 26

РЕПИН Илья Ефимович (1844--1930) -- русский живописец, передвижник. "Бурлаки на Волге" (1870--1873 гг.). Мастер рисунка.

ОТТОМАНКА -- вид дивана.

стр. 27

КАРНЕ Марсель (р. 1909) -- французский кинорежиссер. Фильм "День начинается" (1939) показывает трагическое одиночество человека в мире, где царят предательство и подлость.

стр. 28

ПЕСНЬ О МОЕМ МАКСИМЕ -- стилистическое подражание "Песни о моем Сиде" (середина XII в.) -- наиболее древней из числа эпических поэм о подвигах испанского рыцаря XI в. Родриго (Руй Диаса) (ок. 1040--1099 гг).

"ЖИГУЛЕВСКОЕ", "МАРТОВСКОЕ", "АДМИРАЛТЕЙСКОЕ" -- сорта бутылочного пива.

ГАУДИ Антонио (Гауди-и-Корнет) -- испанский архитектор (1852--1926), работал в Барселоне.

...И ШАРКНУЛ ЕЮ... -- в эпосе описано пять различных способов открывания пивных бутылок.

стр. 32

"БЕЛОМОР" -- папиросы "Беломор-канал" (разг.).

БАЛДА -- герой сказки А. С. Пушкина "Сказка о попе и работнике его Балде" (1830).

стр. 33

ЕРШ -- коктейль из различных алкогольных напитков (например, водки и пива) (разг.-быт.).

стр. 34

ФИНИТА ЛЯ ТРАГЕДИЯ -- "трагедия окончена". (Finita la tragedia) (ит.).

"ПРОБУЖДЕНИЕ", "СОЛНЦЕ РОССИИ" -- иллюстрированные петербургские журналы начала века. Типа "Огонька" до 1985 г.

стр. 37

BLOW UP -- 1. возникать, появляться

2. вспышка раздражения, скандал

3. фотоувеличение

(дополнение к Большому англо-русскому словарю под ред. И. Р. Гальперина, изд. "Русский язык", М., 1981 г.).

"БЛОУ АП" ("Фотоувеличение") -- название кинофильма итальянского режиссера Микеланджело Антониони (1967, Великобритания, главный приз Международного кинофестиваля в Каннах).

В фильме показано стремление художника к неприкрашенной реальности и репортажной правде фактов.

Финальная сцена кинофильма показывает процесс создания почти материальной действительности мыслью, игрой; удачно сыграл, а действительность: оппаньки! и изменилась... Рассказ "Блоу ап" описывает аналогичный процесс.

ПАНТЕИЗМ (греч. "пан" -- все, "тэос" -- бог) -- религиозные и философские учения, отождествляющие бога и мировое целое.

стр. 38

ПОЛИТУРА (лат. politura -- отделка, полировка) -- 10--20%-й раствор спирта и природной смолы (обычно шеллака). При нанесении на деревянную поверхность образует прозрачное блестящее покрытие. Здесь: намек на использование П. в кач-ве заменителя спиртных напитков.

стр. 39

МЕХАНОБР -- Илья Давидович Кобот работает в МЕХАНОБРе (Всесоюзном ордена Трудового Красного Знамени научно-исследовательском и проектном институте механической обработки полезных ископаемых). 199026, г. Ленинград, В. О. 21-я линия, д. 8-а.

стр. 40

КОРЕФАН -- "приятель", "друг-приятель", "гусь" и т. п. (блат., разг., ирон.).

ЯДРЕН БАТОН -- идиоматическое выражение.

МАТЬ ЧЕСТНАЯ -- фразеологизм.

стр. 42

"ВЕРСИЯ ПОЛКОВНИКА ЗОРИНА" -- кинофильм реж. А. А. Бобровского, "Мосфильм", 1979 (это позволяет датировать время действия 1979--1980 гг.).

стр. 45

...НА СИНЕЙ ФОРМЕ... -- явный анахронизм, сов. милиция перешла с синей на серую форменную одежду задолго до времени действия рассказа "Блоу ап" (примерно в 1970 г.).

РИНАЛЬДО РИНАЛЬДИНИ -- итальянский разбойник.

стр. 46

ДЕМИС РУССОС -- греческий певец. Судя по количеству изображений -- самый популярный человек в Ленинграде в конце 70-х.

КАКОГО ТЫ ЛЯДА ВЕРМУТ ПОКУПАЕШЬ, КОГДА В МАГАЗИНЕ ПОРТВЕЙН ЕСТЬ? -- Петр, как истинный ученик Максима, в точности повторяет фразу последнего.

стр. 47

МЕДНЫЙ ВСАДНИК -- памятник Петру Первому в Ленинграде. Скульптор Этьен Фальконе (1778).

ПАХАТЬ, КАК КАРЛО -- очень много и напряженно работать (разг.). Папа Карло -- персонаж сказки для детей А. Н. Толстого "Приключения Буратино".

стр. 48

БЕЛЫЙ Андрей (Бугаев Б. Н., 1880--1934) -- русский советский писатель. Один из ведущих деятелей символизма.

БЛОК Александр Александрович (1880--1921) -- выдающийся русский поэт.

АНТРОПОСОФИЯ (греч. "антропос" -- человек и "софия" -- мудрость) -- мистическое декадентское учение, разновидность теософии. В центре системы А. -- обожествляемая человеческая сущность, открытая только посвященным. А. основана немецким оккультистом Р. Штейнером (1861--1925).

АЛКОНАВТ (разг. от "алкоголь" и греч. "nautes" -- мореплаватель) -- алкоголик; то же -- "алкаш".

ЭЛЛИНГТОН Эдуард (Дюк) (1899--1974) -- американский пианист, джаз. композитор, создатель различных стилей джаза.

БИТЛЫ (THE BEATLES) -- "биттлз", "битлс", "битлис", "Битлз", "Беатлез" (русск. разг.) -- всемирно известный английский рок-ансамбль (1959--1970), квартет в составе Дж. Леннона, П. Маккартни, Дж. Харрисона и Р. Старра.

стр. 49

ЛАМАИЗМ (от тибет. "лама") -- одно из основных направлений буддизма, сложилось в VII--XIV в. в Тибете на основе махаяны и тантризма с элементами религии бон-по. Основная религия тибетцев, бурят и тувинцев. Ламаизм признает все основные догматы буддизма, особую роль в спасении приписывая ламам.

стр. 53

ШЕСТОВ Лев Исаакович (настоящая фамилия Шварцман, 1866--1938) -- русский религиозный философ и литератор. С 1920 г. -- в эмиграции. Близость к учению Кьеркегора. Критика рационализма в философии, этике и теологии. Признание абсурдности жизни и мистической веры как средства спасения. Наука и разум, по мнению Ш., исследуют наименее ценное для личности как неповторимой индивидуальности.

стр. 54

ЛОТОФАГ -- буквально: "пожиратель лотоса", здесь: индивидуум, "двинутый" (помешанный) на восточных учениях и философии.

МАККАРТНИ (P. McCartney, р. 1942) -- английский рок-музыкант.

ИВАНОВА Татьяна -- современная французская певица.

стр. 56

ГО СИ (ок. 1025 -- ок. 1100) -- знаменитый китайский художник-пейзажист, вошел в историю искусства как завершитель традиции монументального пейзажа X--XI вв.

ГО СИ ПИСАЛ... -- неточность. Приводимая Петром цитата принадлежит Го Сы, сыну художника, который после смерти отца собрал высказывания Го Си об искусстве живописи. Сыну принадлежит введение и последний раздел.

"В те дни, когда мой отец брался за кисть, он непременно садился у светлого окна, за чистый стол, зажигал благовония, брал тонкую кисть и превосходную тушь, мыл руки, чистил тушечницу. Словно встречал большого гостя. Дух его был спокойный, мысли сосредоточенными. Потом начинал работать".

Трактат Го Си "О высокой сути лесов и потолков" в антологии Юй Ань-ланя. Пекин, 1950 (на кит. яз. / перевод К. Самосюка).

ВОЗРОЖДЕНИЕ (Ренессанс, фр. Renaissance) -- период в культурном и идейном развитии стран Западной и Центральной Европы (в Италии -- XIV-XVI вв., в других странах конец XV -- XVI вв.), переходный от средневековой культуры к культуре нового времени. Гуманистическое мировоззрение, обращение к культурному наследию античности, "возрождение" его.

В эпоху В. распространились философские идеи неоплатонизма и пантеизма (см. прим. к стр. 49).

ПОСТ -- религиозный запрет на пищу вообще или на некоторые ее виды. Средство очищения и обновления человеческой души. Во время поста запрещается участие в каких-либо светских увеселениях.

"КОГДА Б ВЫ ЗНАЛИ..." -- неточная цитата из стихотворения А. Ахматовой "Мне ни к чему одические рати..." (1936) из цикла "Тайны ремесла":


Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда.

ХОЧЕШЬ, ПЕТР, Я ТЕБЕ СКАЖУ, КТО ПУЖАТОГО УБИЛ? -- диалог Петра и Василия напоминает известное место из романа Ф. Достоевского "Братья Карамазовы" (разговор Ивана Федоровича и судебного пристава):

"-- Каким образом могли эти деньги очутиться у вас... если это те самые деньги? -- в удивлении проговорил председатель.

-- Получил от Смердякова, от убийцы, вчера. Был у него перед тем, как он повесился. Убил отца он, а не брат. Он убил, а я его научил убить... Кто не желает смерти отца?"

(Ф. М. Достоевский. Собр. соч. в 12-ти томах, том 12, изд. "Правда", Москва, 1982 г.).

стр. 57

КОРОЧЕ, Я ВСКОРЕ... и далее -- рассказ Василия напоминает легенду о докторе Фаусте.

ФАУСТ (Faust) -- герой немецких народных легенд и мировой литературы, символ тяги к знанию. Прототип -- доктор Иоганнес Фауст (1480?--1540?), астролог. О союзе Ф. с дьяволом (Мефистофелем) впервые рассказано в немецкой народной книге "История доктора Фауста, известного волшебника и чернокнижника" (1587).

стр. 58

ПО КОЧАНУ -- присказка, в значении: "Потому, что так, а не иначе!"

стр. 60

МИТРОПОЛИТ АНТОНИЙ -- Антоний Блюм, современный деятель Русской православной церкви, монах Псково-Печерского монастыря.

САНСАРА (санскр. "странствование") -- в индуизме и буддизме представление о цепи переходов из одной телесной оболочки в другую, круговорот рождений и смертей. Переселение душ происходит в соответствии с законом кармы (воздаяния).

СУККУБ -- демон женского рода в западноевропейском народном сознании. Инкуб -- то же мужского рода. Разновидность оживших мертвецов, имеют обыкновение вступать в браки с живыми.

КИНИК -- последователь древнегреческого философа Антисфена, основателя кинической школы. Наиболее известный киник -- Диоген из Синопа. К. считали, что можно достичь счастья и добродетели лишь путем отказа от благ цивилизации, чувственных удовольствий. Пренебрегали принятыми в обществе нормами, религиозными культами.

МАЙНЦ -- город в ФРГ на р. Рейн, известен с древности.

МАЙН, РЕЙН -- реки на территории ФРГ.

ГОЛШТИНИЯ -- русское название герцогства Гольштейн (с XI в.). С 1949 г. Шлезвиг-Гольштейн -- земля (административно-территориальная единица) в ФРГ, 15,7 тыс. кв. км, население 2,6 млн. человек (1978), административный центр -- г. Киль.

ПАННОНИЯ (Pannonia) -- Римская провинция, образовавшаяся в VIII в. н. э., занимала часть территории современной Венгрии, Австрии и Югославии. Название -- от населявших ее иллирийских племен -- паннонцев.

САВАТТХИ, ДЖЕТТАВАН -- города в Индии.

САНДВИЧЕВЫ ОСТРОВА (Гавайские о-ва) -- архипелаг в Тихом океане, 24 острова, вершины подводного вулканического хребта, влажные тропические леса. Курортная зона США.

ОРЕХОВО-ЗУЕВО -- город (с 1917-го) в Московской области на р. Клязьма, старейший центр хлопчатобумажной промышленности.

МЕФИСТОФЕЛЬ (Мефисто, нем. Mephistopheles) -- дьявол, образ злого духа в фольклоре народов Европы, литературный персонаж в "Фаусте" И. В. Гете и других литературных произведениях.

ПРИЕНА -- античный город на западном побережье Малой Азии, возник в XI в. до Р. Х., расцвет -- в IV -- I вв. до Р. Х. Остатки жилых и общественных зданий, храмов и укреплений.

БИАНТ -- "Сын Тевтама из Приены, которого Сатир считает первым из семи. Одни называют его богатым человеком, а Дурид, наоборот, захребетником". (Диоген Лаэртский. "О жизни, учениях и изречениях философов".)

стр. 61

ФИВЫ -- древнегреческий город в Беотии, центр Беотийского союза греческих городов с VI по IV вв. до н. э.

ПЛАТОН (427--347 до н. э.) -- древнегреческий философ-идеалист, ученик Сократа.

ЗАПАДНИКИ -- направление русской общественной мысли середины XIX в., выступали за развитие России по западноевропейскому образцу, противостояли славянофилам.

ЛОТМАН Ю. М. (1922--1993) -- советский литературовед, исследователь теории литературы в историко-философском контексте.

БАХТИН М. М. (1895--1975) -- советский литературовед, теоретик искусства ("Проблемы поэтики Достоевского", Москва, 1979 г.).

стр. 63

"ГУЛ ЗАТИХ. Я ВЫШЕЛ НА ПОДМОСТКИ..." -- стихи Бориса Пастернака (1890--1960).

"ИЗ-ЗА ОСТРОВА НА СТРЕЖЕНЬ..." -- русская народная песня.

"ЗЕМНУЮ ЖИЗНЬ ПРОЙДЯ ДО ПОЛОВИНЫ..." -- Данте Алигьери (1265--1325), "Божественная комедия", перевод М. Л. Лозинского (1886--1955).

стр. 64

ПУШКИН -- город в Ленинградской области (до 1918 г. -- Царское Село, до 1937 г. -- Детское Село). Дворцово-парковый ансамбль XVIII--XIX вв.

МЕНШИКОВ НА КАРТИНЕ СУРИКОВА -- имеется в виду картина "Меншиков в Березове" (1883) русского живописца В. И. Сурикова (1848--1916).

ТЕМНОЕД -- так Платон называл Диогена за то, что последний жил в бочке без окна и освещения.

Об этом факте сообщает, например, Диоген Лаэртский в книге "О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов". (Изд. "Мысль", М., 1979 г.)

стр. 67

"БУКИНИСТ" -- известный в Ленинграде магазин старой и букинистической книги (Литейный пр., д. 59).

стр. 70

ГЕРАКЛ (Геркулес) -- герой греческой мифологии, сын Зевса. Наделенный необычайной силой, он совершил множество подвигов. Наиболее известен цикл сказаний о двенадцати подвигах Геракла.

ВИТЕБСКИЙ ВОКЗАЛ -- ж.-д. вокзал в Ленинграде. Первый вокзал в России (1837), откуда брала начало первая российская железная дорога.

стр. 71

"ОРЯСИНА ТЫ ПОЛУПЕЛАГИАНСКАЯ" -- Максим намекает на близость суждений Петра к так называемой пелагианской ереси.

ПЕЛАГИАНСТВО -- учение христианского монаха Пелагия (Pelagius) (ок. 360 -- после 418), в противовес концепции благодати и предопределения Августина делало акцент на нравственно-аскетическом усилии самого человека, отрицая наследственную силу греха. Осуждено как ересь на 3-м Вселенском Соборе (431 г.).

Пелагианство вообще присуще Петру. "Человеку все доступно и прочая", "Как пожелаем, так и сделаем" -- эти реплики Петра являются кратким содержанием пелагианской ереси.

стр. 74

"ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА" -- орган правления Союза писателей СССР, Москва. Издается с 1929 г., с 1967 -- еженедельник (16 стр.). Освещает вопросы литературы, искусства, общественно-политические, экономические, социологические, нравственные, экологические, исторические и другие проблемы.

(""Лит. газета" -- советский еженедельник для интеллигенции" -- определение "Голоса Америки".)

стр. 75

БОДЛЕР Шарль (1821--1867) -- французский поэт, предшественник французского символизма.

"ДЛЯ ОТРОКА В НОЧИ..." -- перевод М. Цветаевой.

ЭРМИТАЖ (от франц. hermitage -- место уединения) -- в Ленинграде, один из крупнейших в мире художественных и культурно-исторических музеев. Основан в 1764 г. как частное собрание Екатерины Второй. Открыт для публики с 1852 г. Выдающийся архитектурный ансамбль.

ПОРТРЕТ ИЕРЕМИАСА ДЕККЕРА -- портрет работы голландского живописца Рембрандта Харменса ван Рейна (1606--1669).

стр. 76

ВИВЕКАНАНДА Свами (1863--1902) -- индийский мыслитель-гуманист, религиозный реформатор и общественный деятель.

ДУАЛИЗМ (лат. "двойственный") -- философское учение, исходящее из признания равноправными двух начал -- духа и материи. Крупнейший представитель -- Р. Декарт.

стр. 77

НЕ НАДОБНО МНЕ МИЛЛИОНА... -- Петр вспоминает слова Дмитрия Карамазова из романа Ф. Достоевского "Братья Карамазовы".

ХОТЬ МАЛЕНЬКУЮ ВОЗЬМУ -- имеется в виду маленькая (0,25 л) кружка пива в ларьке, стоившая 11 к.

ВОННЕГУТ (Vonnegut) Курт (р. 1922) -- американский писатель, использовавший в своем творчестве приемы гротескной и притчевой литературы.

стр. 78

ИНДУЛЬГЕНЦИЯ -- в католической церкви -- отпущение грехов, а также свидетельство об этом.

2 р. 42 к., 4 р. 12 к. -- цены на крепленое вино (в бутылках емк. 0,7 л) и водку (емк. 0,5 л) соответственно в 1980 году.

БЛАГОДАТЬ (греч. charisma, лат. gratia) -- по религиозным представлениям, особая божественная сила, ниспосылаемая человеку свыше для преодоления внутренне присущей ему греховности и достижения спасения.

стр. 79

АСПИРИН (Acidum acetylsalicylicum, ацетилсалициловая кислота) -- салициловый эфир уксусной кислоты (Aspirinum). Оказывает жаропонижающее, обезболивающее и противовоспалительное действие.

БАРБАМИЛ (Barbamilum) -- 5-этил-5-изоамилбарбитурат натрия. Оказывает снотворное, успокаивающее и противосудорожное действие. Применяется при бессоннице, эпилепсии, возбуждении.

РАЗЛИВНОЕ И ДЕШЕВЛЕ... -- имеется в виду разливное пиво.

стр. 81

ПРОБКИ ПОКРЫВАЛИ ЭТО ВОЛШЕБНОЕ МЕСТО... -- описание обычного пространства за пригородной железнодорожной платформой.

стр. 84

АПОКРИФЫ (греч. "сокровенный", "тайный") -- произведения раннехристианской литературы, не включенные в библейский канон.

ПЬЕСЫ -- названия пьес соответствуют, как правило, неосуществленным замыслам В. Шинкарева или его приятелей.

БАКУНИН М. А. (1814--1876) -- русский революционер, теоретик анархизма, один из идеологов революционного народничества.

АББА (ABBA) -- популярный в начале 80-х годов шведский рок-ансамбль. Название -- аббревиатура из первых букв имен участников квартета.

БОНИ М. (Boney M.) -- популярный в конце 70-х западногерманский негритянский англоязычный рок-ансамбль.

стр. 85

"НЕМЕЦКАЯ ИДЕОЛОГИЯ" -- совместное произведение К. Маркса и Ф. Энгельса, в котором они дали развернутую концепцию материалистического понимания истории. Написана в 1845--46 гг., впервые опубликована в 1932 г. в СССР. В "Н. И." дается понятие общественно-экономической формации, государства как орудия экономически господствующего класса.

стр. 87

ТАК ГОВОРИЛ МАКСИМ -- глава стилистически подражает крупнейшему произведению немецкого философа Фридриха Ницше (1844--1900) "Так говорил Заратустра" (1883--1884).

"СКОРОХОД" -- Ленинградское обувное объединение, создано в 1962 г. Выпускает различного вида обувь невысокого качества и потребительских свойств.

стр. 88

ЦИКУТА (вех) -- род многолетних болотных трав семейства зонтичных, ядовита. Сократ был приговорен к смертной казни через отравление соком цикуты.

ВАЛЬСИНГАМ -- персонаж пьесы А. С. Пушкина "Пир во время чумы" (1830).

ВЕНИЧКА -- персонаж поэмы Венедикта Ерофеева "Москва -- Петушки".

стр. 89

ПЕРЕПИСКА МАКСИМА И ФЕДОРА -- Федор ориентируется на создание произведений, аналогичных "Дневнику писателя" Достоевского и "Переписке с друзьями" Гоголя.

ОЖОГИН ВОЛОЧОК -- деревня в Батецком районе Новгородской области.

стр. 91

ПИСАЛ КЛАССИК -- под классиком имеется в виду Венедикт Ерофеев, русский, современный советский писатель (наиболее известная вещь -- поэма "Москва -- Петушки").

стр. 95

8 МАРТА -- Международный женский день, праздник. В СССР -- нерабочий день.

АВТОПИЛОТ -- состояние, когда пьяный до беспамятства человек еще не уснул.

БОРМОТУХА -- собирательное название плодово-ягодных вин.

КОСОРЫЛОВКА -- водка, преимущественно дешевых сортов, местного производства.

стр. 96

ПОРТВЕЙН -- разумеется, не португальский.

Оглавление

МАКСИМ И ФЕДОРВещь в трех частях

МАКСИМ И ФЕДОР
Вещь в трех частях